"Антуан Де Сент Экзюпери. Цитадель" - читать интересную книгу автора

чувствую, как оно утекает. Время не должно течь так ощутимо. Оно должно
обрести форму, созреть и состариться. Оно должно стать вещью, постройкой. Но
какой формы ему ждать теперь, если мы ничего не можем, если от нас ничего не
останется?

VI

Я смотрел на свой народ и думал: никто теперь не тратит свою жизнь на
дело своих рук, нет наследия, которое неизменным передавало бы одно
поколение другому, время теперь течет бесплодно, словно песок. Я думал:
выстроенный нами дом слишком тесен, а дело, которому человек служит, слишком
недолговечно. И я вспомнил фараонов, принуждавших свой народ воздвигать
гигантские усыпальницы. Незыблемые и угловатые, плыли пирамиды по океану
времени, тихонько истирались в пыль. Вспомнил девственные пески, караван
вступил на них и увидел вдруг древний храм - полузатонувший корабль,
потерявший снасти в голубой невидимой буре, еще плывущий, но уже обреченный.
И вот о чем я подумал: не так уж и долговечен храм, нагруженный драгоценной
утварью и позолотой, стоивший многих дней человеческой жизни, - храм,
собравший мед множества поколений: золотую филигрань, священную позолоту, на
которую медленно тратили себя и старели ремесленники, расшитые пелены, -
день за днем отдавали им зоркость глаз юные женщины, превращаясь в старух,
пока, скрюченные, кашляющие, колеблемые дуновением смерти, не оставляли
после себя этот царственный шлейф, вечно цветущий луг. Тот, кто видит его
сейчас, шепчет: "Как прекрасна эта вышивка! Как же она прекрасна..." А я
знаю, что, вышивая, женщины день за днем преображали в вышивку самих себя. И
не догадывались, что так совершенны.
Нужен ларец, чтобы хранить их наследство. Нужна повозка, чтобы везти
его с собой. Я чту то, что долговременней человека. Я хочу сберечь смысл
потраченной жизни. Хочу выковать дарохранительницу, которой люди могли бы
доверить все, что в них есть.
И опять я смотрю на полузатонувшие корабли, медлящие в волнах пустыни.
Все-таки они плывут. И я понял: прежде всего нужно строить корабль,
снаряжать караван, возводить храм - они долговечнее человека. Люди с
радостью будут тратить себя на то, что драгоценнее их самих. Только тогда
появятся художники, скульпторы, граверы, чеканщики. Но чего ждать от
человека, если трудится он для насущного хлеба, а не ради собственной
вечности? Я напрасно потратил бы время, обучая таких работников законам
архитектуры. Дом - подспорье их жизни, и бессмысленно тратить на него эту
жизнь. Дом - средство, и ничего больше. "Необходимость", - говорят они о
доме и озабочены не домом, а его удобством. В доме они обогащаются. И
умирают нищими, не оставив после себя ни расшитых пелен, ни золоченой
утвари, сложенной в трюме каменного корабля. Их понуждали к трате, а они
захотели, чтобы их обслуживали. Они ушли и оставили после себя пустоту.
С такими мыслями бродил я среди людей моего народа тихим вечером,
который всех отпустил на свободу, и смотрел, как они сидят на пороге жалких
лачуг в измятой ветхой одежде, отдыхая после пчелиного усердия дня. Но думал
я не о них - о душистом меде, который они все вместе собрали сегодня. Я
остановился и посмотрел на одного из них - слепого старика калеку. При
малейшем движении он кряхтел, словно старое кресло, на вопросы отвечал не
сразу, потому что прожитые годы затуманили для него смысл слов. Но тем