"Антуан Де Сент Экзюпери. Цитадель" - читать интересную книгу автора

осмысленней, тем проникновенней веяло от него работой, на которую он положил
жизнь, веяло от узловатых рук, от дрожащих пальцев - работой уже не
вещественной, но ставшей благоуханным ароматом. Благодаря ей он чудесно
отъединялся от своей коснеющей плоти, становясь все счастливее, все
неуязвимей. Нетленнее. И, приближаясь к смерти, чувствовал не ее леденящее
дыхание, а дрожь мерцающих звезд у себя в руках...
Всю свою жизнь они трудились ради бесполезной роскоши, тратя себя на
нетленность вышивки... малая их часть истратилась на полезное, а все
остальное - на оттачивание рисунка, совершенствование формы, чеканку,
ненужную серебру. Все это ничему не служит, а только вбирает отданную им
жизнь и живет дольше человеческой плоти.
Медленными шагами шел я вечером среди людей моего народа, укрывая их
своей молчаливой любовью. Я тревожился лишь за тех, кого снедал бесплодный
огонь, а значит, и тоска: за поэта, влюбленного в поэзию и не написавшего ни
строки, за женщину, влюбленную в любовь и не умеющую выбрать, - она лишена
возможности стать собой. И понял: они излечатся, если я подарю им то, что
вынудит их выбирать, жертвовать собой и забывать обо всей Вселенной. Любимый
цветок - это прежде всего отказ от всех остальных цветов. Иначе он не
покажется самым прекрасным. То же самое и с делом, на которое тратишь жизнь.
Когда безрассудный упрекает старуху за вышиванье, понуждая ее ткать, - он
потворствует небытию, а не созиданию. Я иду по своему раскинутому в пустыне
лагерю. Потихоньку, незаметно и не спеша все обретает в нем форму и
вызревает, и я чувствую вместе с запахом дыма и пищи аромат молитвы.
Временем питаются плод, вышивка и цветок для того, чтобы родиться и быть.
Подолгу бродил я по лагерю и понял: не добротная пища облагораживает
царство - добротные потребности жителей и усердие их в трудах. Не получая, а
отдавая, обретаешь благородство. Благородны ремесленники, о которых я
говорил, они не пожалели себя, трудясь денно и нощно, и получили взамен
вечность, избавившись от страха смерти. Благородны воины: пролив кровь, они
стали опорой царства и уже не умрут. Но не облагородишься, покупая себе
самые прекрасные вещи у лавочников и любуясь всю жизнь только безупречным.
Облагораживает творчество. Я видел вырождающиеся народы: они не пишут
стихов, они их читают, пока рабы обрабатывают для них землю. Скудные пески
Юга из года в год взращивают племена, жаждущие жить, - наступает день, и эти
племена завладевают мертвыми сокровищами мертвого народа. Я не люблю людей с
омертвелым сердцем. Тот, кто не тратит себя, становится пустым местом. Жизнь
не принесет ему зрелости. Время для него - струйка песка, истирающая его
плоть в прах. Что я верну Господу после его смерти?
Горе, когда разбивается сосуд, не успевший наполниться. Смерть старика
похожа на чудо, он истратил жизнь и себя на труды, он ушел в землю, а на
земле благоухают плоды его труда - в земле лежит сработавшееся орудие. Но я
видел, как умирают дети моего народа, - они умирали молча, задыхаясь, они
прикрывали глаза, удерживая пушистыми ресницами меркнущий в зрачках свет.
"У Ибрагима умирает ребенок", - услышал я. Медленно проскользнул я,
никем не замеченный, в дом Ибрагима, зная, что молчаливая любовь понятна и
через завесу слов. Никто не обернулся, все вслушивались в шаги смерти.
Если в доме говорили, то шепотом, если ходили, то бесшумно, словно в
нем поселился кто-то очень пугливый, готовый исчезнуть при тишайшем звуке.
Не касались дверей, не открывали и не закрывали их, словно в доме трепетал
слабый огонек на текучей поверхности масла. Я посмотрел на ребенка и понял,