"Антуан Де Сент Экзюпери. Цитадель" - читать интересную книгу автора

треугольного лагеря, и так пусты были их громкие безнадежные голоса.
Я сказал Господу: "Нет у них больше крова... Слова истерлись и
износились. Берберы ни во что не верили, но вокруг них было мощное царство.
Мой отец послал к ним сказителя, и его голосом заговорила мощь царства. За
одну ночь всемогущее слово обратило их в нашу веру. Но сильными были не
слова, а царство.
У меня нет сказителя, нет истины, нет плаща, чтобы быть пастухом, и
теперь они начнут по ночам убивать друг друга ударом ножа в живот,
бессмысленным, словно проказа. Как мне собрать их снова?"
Там и здесь возвышали голос пророки, и люди прислушивались к ним.
Уверовавшие - пусть их было немного - воодушевлялись и во имя своей новой
веры готовы были умереть. Но их вера не интересовала других. Веры враждовали
между собою. Ненавидя инакомыслящих, каждый строил свой маленький храм,
привычно деля всех на заблудших и праведных. И то, что не признавалось
истиной, объявлялось заблуждением, а то, что не считалось заблуждением,
становилось истиной. Но я-то знаю, что заблуждение не противоположность
истины, оно тоже храм и выстроено из тех же камней, но по-другому. Сердце
мое кровоточило, видя готовность людей умереть за миражи. Я молился Господу:
"Открой мне истину, в которой поместились бы все их маленькие правды,
которая укрыла бы их всех одним плащом. Чтобы из враждующих былинок я
сотворил дерево, душа его одухотворяла бы всех и одна ветка росла бы
благодаря мощи другой, потому что дерево всегда чудо сотрудничества и
цветение под солнцем.
Неужели у меня недостанет сердца, чтобы приютить их всех?"
И настало время торжества торгашей. Время издевательств над
добродетелями. Все продавалось. Покупали невинность. Расхищали запасы,
собранные мной на случай голода. Убивали. Но я не так простодушен, чтобы в
разгуле страстей и порока видеть причину упадка моего царства. Я знаю,
добродетели истощились, потому что умерло царство.
- Господи! - просил я. - Дай мне увидеть картину, которую они полюбили
бы всем сердцем. И все вместе, благодаря усилиям каждого, становились бы
сильнее и сильнее. Вот тогда у них появятся добродетели.

XIV

В молчании моей любви я казнил многих. И каждая смерть питала подземную
лаву возмущения. Соглашаются с очевидным. Но очевидность исчезла. Никто уже
не понимал, во имя какой из истин гибнет еще и этот. И тогда Божьей
мудростью мне было даровано поучение о власти.
Властвуют не суровостью - доступностью языка. Суровость помогает
обучить языку, который ничем не обусловлен извне, который не истинней и не
лживей других, но просто говорит об ином. Но какая суровость поможет обучить
языку, который разделяет людей и позволяет им противоречить друг другу? Язык
противоречий поощряет несогласие, а несогласие уничтожает всякую суровость.
Суров и я в моем произволе и многое упрощаю. Я принуждаю человека стать
иным - более раскованным, просветленным, благородным, усердным и цельным в
своих устремлениях. Когда он становится таким, ему не нравится та личинка,
какой он был. Он удивляется свету в себе и, обрадованный, становится моим
союзником и защитником моей суровости. Оправдание моей суровости - в
действенности. Она - ворота, и удары бича понуждают стадо пройти через них,