"Антуан Сент-Экзюпери. Среди ночи голоса врагов перекликаются из окопов" - читать интересную книгу автора

Я его ясно вижу, этого человека: он опирается на суковатую палку
(наверно, легкий ревматизм), у него лицо пожилого сознательного рабочего.
Вот он-то, могу поклясться, возвысился над политикой и борьбой партий. Он
возвысился над враждующими исповеданиями веры. "Жаль, что в нынешних
обстоятельствах мы не можем изложить противнику нашу точку зрения..."
Он идет с ношей своих убеждений, как евангелист. А на той стороне - я
знаю, и вы это знаете - другой евангелист, какой-нибудь верующий, также
озаренный светом своих убеждений, вытаскивает тяжелые сапоги из той же грязи
и тоже идет на неведомое свидание.
И вот мы шагаем к земляному гребню, поднявшемуся над долиной, к самому
вытянутому его отрогу, к крайнему уступу, к тому вопрошающему крику, что мы
бросим врагу, - так вопрошают самих себя.
Ночь, высящаяся, словно собор, - и какая тишина? Ни одного ружейного
выстрела. Передышка? Нет, не то. Но нечто похожее на ощущение присутствия.
Оба противника слушают один и тот же голос. Братание? Нет, конечно, если
подразумевать под этим словом ту усталость, что в один прекрасный день
ломает людей, заставляя их обмениваться сигаретами и делить чувство
одинакового унижения. Попробуйте же сделать шаг навстречу врагу... Братание,
быть может, но на такой высоте, где дух действует неизъяснимым до поры
образом, - а здесь, внизу, не спасает нас от бойни. Ибо у нас нет пока
языка, способного высказать то, что нас объединяет.
Мне кажется, я хорошо его понимаю - комиссара, который идет с нами.
Откуда он, с такими глазами, глядящими прямо перед собой, словно он когда-то
подолгу ходил за плугом по борозде? Он родом из крестьян и с ними вместе
постигал, как живет земля. Потом он ушел на завод и постигал, как живут
люди. "Я металлист... Двадцать лет был металлистом..." Я ни от кого не
слышал исповеди более возвышенной, чем от этого человека. "Я человек
неотесанный... Мне пришлось крепко над собой потрудиться... Понимаешь,
всякие инструменты - с ними я умел обращаться и говорить об этом умел, тут у
меня чутье было... Но когда я пробовал изложить что-то такое - идеи, мысли о
жизни - для себя или для других... Вы-то привыкли к отвлеченным вещам... Вас
ведь с детства приучают разбираться в разных словесных хитростях, и вы не
можете вообразить, как это трудно - говорить об отвлеченных вещах! Но я
работал, работал... Я чувствовал, как понемногу суставы у меня становятся
гибче... Ты не думай, что я не могу посмотреть на себя со стороны... Я еще
мужлан, не умею вести себя прилично, а ведь человека, знаешь, судят по тому,
как он себя ведет..."
Слушая его, я вспоминаю прифронтовую школу, устроенную прямо в камнях,
как первобытное поселение. Капрал преподавал там ботанику. Ощипывая лепестки
мака, он приобщал своих бородатых учеников к нежным тайнам природы. Но видно
было, что солдаты испытывают простодушную тревогу: они так старались
понять, - а ведь они уже не слишком молоды и огрубели от прожитой жизни. Им
сказали: "Вы дикари, едва из пещеры вылезли, надо догонять человечество..."
И они торопливо поспевали за человечеством своими широкими тяжелыми шагами.
Я присутствовал здесь при восхождении мысли, подобном движению соков по
стволу; рожденная в доисторической тьме из глины, она поднялась понемногу до
высочайших вершин - до Декарта, Баха, Паскаля. Как переворачивал душу
рассказ комиссара об усилиях пробиться к отвлеченным вещам! Эта потребность
расти так дерево тянется вверх. Вот тут и кроется тайна жизни. Только жизнь
извлекает свою сырую породу из почвы и наперекор силе тяжести поднимает ее