"Заговор «Королей»" - читать интересную книгу автора (Пушнин Георгий)

ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД

Несколько месяцев назад Петр Пушкин был командирован в Эль-Тару готовить подписание контракта в рамках проекта «Кориолан». То был второй этап сложных переговоров о поставках новейших вооружений и технологий в эту страну. После первого этапа для вооруженных сил Эль-Тары уже были доставлены из России катера, радары, самолеты и вертолеты. Несмотря на солидный объем сделки, обе стороны подходили к ней как к разминке и планировали развитие отношений. Два года назад пришлось перенести все тяготы тендера, объявленного Эль-Тарой. Соперником русского оружия стало оружие французское и американское. В прессе развернулась целая кампания против России. Новый президент страны Фернандо Мануэль Домингин пока был недостаточно силен, чтобы противостоять атакам. В частных беседах он осторожно, но все же высказывал предпочтение российской продукции. В выступлениях на публике был максимально сдержан. «Новый президент сделает нас провинцией ССР», — причитали газеты. Желтая пресса вовсю развлекалась публикацией версий о причастности российской разведки к победам Домингина.

Пушкин хорошо знал Фернандо Мануэля. Они познакомились на известной выставке в Ле Бурже. Дело было так. Однажды в павильон корпорации «Каскад» зашел скромный посетитель, загорелый молодой мужчина южной наружности с характерной выправкой военного, серьезный и дотошный. Пушкин в этот момент пил кофе в офисе, где несколько мониторов демонстрировали все, что происходит на экспозиции. Посетитель в рубашке поло и светлых брюках привлек внимание Петра. Той самой выправкой, удивительно точными вопросами, общим непраздным интересом (системы слежения позволяли прослушивать любую точку зала), цепким вниманием профессионала. Пушкин дал указание выяснить, что это за человек, и через несколько минут получил ответ — генерал из Эль-Тары, без пяти минут президент страны. Официально делегация Эль-Тары должна была прибыть в офис корпорации «Каскад» лишь завтра. Но генерал обожал внезапные, неформальные визиты. Пушкин бросил кофе и спустился в зал.

Они были примерно одного возраста, оба — военные, оба любили яхты и океанские прогулки. Словом, у них оказалась масса общего. На следующий день — как раз к визиту делегации Эль-Тары — они стали практически друзьями. В Ле Бурже выяснилось, что генерал Домингин предпочитает российское оружие. Разумеется, некоторая поддержка со стороны корпорации генералу Домингину при приходе к власти была оказана — обычная мировая практика в отношении перспективных партнеров. Это были цивилизованные формы поддержки: консультации, аналитическая и информационная помощь. Иного он бы и не принял. Ко всем своим достоинствам, генерал был самолюбив (до вспыльчивости) и щепетилен (порой болезненно). По его красивому латиноамериканскому лицу чуть что сразу пробегала волна подростковой подозрительности. Позже он научился контролировать свои эмоции, обзавелся внешней беспристрастностью и даже непроницаемостью, приличной именитому государственному деятелю. Однако Пушкин был убежден, что Фернандо Мануэлю удалось занять президентский пост во многом благодаря своей зажигательной эмоциональности, которая так нравится массам. Потом Пушкин увидит, как взрываются толпы при появлении Фернандо Мануэля на балконе президентского дворца или в открытом автомобиле на улицах столицы Эль-Тары.

В тот ясный день в Ле Бурже будущий президент Эль-Тары забирался в кабины самолетов и вертолетов, открыв рот погружался в виртуальные демонстрации, дающие практически сто процентов эффекта присутствия, подолгу задерживался на тренажерах. Он был по-детски непосредственен и пытлив: слишком много вопросов, не всегда корректных. Он просто потрошил Пушкина. Назавтра, уже в составе делегации, Фернандо Мануэль Домингин явился в форме, которая его очень изменила. На сей раз он был важен и немногословен, — конечно: все вопросы, которые неприлично задавать, будучи официальным лицом, он задал вчера.

В первом этапе переговоров в Эль-Таре Пушкин участвовал наездами, в качестве эксперта по локальным проблемам. Их взаимоотношения с Фернандо Мануэлем переросли в мужскую дружбу. Правда, крепкий орешек президент Эль-Тары однажды твердо высказался в том смысле, что дружба дружбой, но это не означает послаблений российской стороне в объявленном тендере. Состязайтесь на общих основаниях.

И всё равно Пушкин смотрел на этого странного молодого генерала с известной симпатией. Тяжелый характер, стальная воля, бетонированная система принципов, подавленная эмоциональность, мальчишеское обаяние, отличное европейское образование — у Домингина есть все возможности стать неодиктатором, очеловеченным символом «крепкой южнолатиноамериканской руки» новейшего времени. Однако ведь держится. Условия дружбы больше не обсуждались. Но Пушкин заметил, как раздражает его появление в Эль-Таре присутствующих там американских и французских конкурентов.

Нельзя сказать, что до прихода Фернандо Мануэля к власти Эль-Тара была совсем уж в загоне. В тяжелые времена экономику несколько выручало наличие на территории изумрудных месторождений. В конце прошлого века страну действительно сотрясали экономические и политические кризисы. Президенты менялись часто, кабинеты министров — еще чаще. Попытки следовать то за одним, то за другим капризом новомодных экономических рецептов приводили к бешеным скачкам курса местной денежной единицы — песо. Из всех экономических гуру нашелся только один до конца честный. Доведя страну до очередных «бунтов пустых кастрюль», он покончил с собой, оставив предсмертную записку: «Простите, я всего лишь хотел получить Нобелевскую премию». После этого страна протрезвела, перестала искать спасителя среди экономистов и традиционно возобновила поиски национального героя среди военных.

Сначала Фернандо Мануэль Домингин был одним из многих честолюбивых полковников и генералов. Как говорил Домингин, он выиграл благодаря своему «чувству баланса сил — внутренних и внешних». И еще: «Безумие мира можно победить лишь нормальностью. Я борюсь за нормальность нашей страны». В местной прессе возник целый жанр комментариев к его завуалированным, но впечатляющим высказываниям. Что он в таких случаях подразумевал? — загадка. Фернандо Мануэль вообще этим грешил: бросить словечко и раствориться в воздухе по-английски. Это был очень сложный друг. Тем не менее на втором этапе переговоров Петр Пушкин уже возглавлял делегацию корпорации «Каскад» именно потому, что был не чужим президенту Эль-Тары.

На сей раз переговоры осложнились, так как их полноправным участником стала организация Южноамериканский военный конгресс — непростое, склочное (чем грешат все «свежие» организации) объединение амбициозных государств. Эль-Тара вступила в него уже после закупки у России большой партии военной техники. Согласно одному из пунктов декларации Военного конгресса, его участники должны были согласовывать свои планы военно-технического сотрудничества с зарубежными странами с Советом Конгресса. Фернандо Мануэль Домингин входил в этот совет, но предстояло еще голосование. К тому же планировалось привлечение консолидированных средств Военного конгресса: реализовать проект «Кориолан» предполагалось в масштабе нескольких заинтересованных государств для создания единой системы южноамериканской климатической и военной безопасности. Официальным языком Конгресса был португальский.

Тот день Петр Пушкин запомнил очень хорошо. Приближался знаменитый карнавал Эль-Тары, на время проведения которого деловая жизнь в стране замирала. Планировался перерыв и в переговорах. Конечно, перерыв — дело хорошее, переговоры отнимают массу сил и нервов. Но надо было успеть решить несколько принципиальных вопросов. Представители Военного конгресса, как на грех, начали капризничать и артачиться. Фернандо Мануэль неожиданно ушел в себя. И тут, в одно непрекрасное утро, руководитель административной группы Гоша Моисеев ни свет ни заря разбудил Петра неприятным известием:

— Мы остались без переводчиков.

Спросонья Пушкин едва не решил, что Эль-Тару захлестнула неизвестная эпидемия, поражающая исключительно переводчиков, или, на худой конец, все местные переводчики объявили забастовку. Все оказалось проще. «Каскад» остался только без переводчиков с португальского. Один из них внезапно тяжело занемог. А второй так же неожиданно отбыл домой, в глухую бразильскую провинцию, где принялся помирать кто-то из его обожаемых родственников. Выписывать переводчика из Москвы означало устроить солидную паузу в переговорах, а это было чревато потерей темпа. Но подобные сбои никогда не бывают своевременными.

— Да, я в португальском не силён, — сказал Пушкин, быстро выбираясь из сладкого, но уже слишком призрачного, чтобы его запомнить, сна. — Гоша, ищи переводчика где хочешь. Позвони в Москву, но это на самый крайний случай. Представляешь себе все проволочки? Кстати, запиши себе в план на год выучить португальский. И'чтобы к началу утреннего совещания переводчик был.

Гоша страдальчески замычал в трубку, кажется, что-то о начальниках — и отключился.

Ложиться спать было бессмысленно. Пушкин спустился в бассейн отеля и плавал там в одиночестве до прихода прочих ранних птах — преимущественно специалистов из корпорации «Каскад» и наблюдающих за ними представителей разведок фирм-конкурентов.

Переговоры в бизнес-центре отеля начинались в десять утра. Совещание российской делегации планировалось на девять. Пушкин, уже в льняном легком костюме и при галстуке, поискал глазами Гошу Моисеева, особо не рассчитывая на скорое выполнение поручения. В самом деле, как за пару часов найти в Эль-Таре переводчика с португальского на русский? Можно, конечно, обратиться в университет. Вот ведь мелочь — а головная боль какая.

— Пётр Павлович, нашёл! — услышал он радостный вопль у себя за спиной. — Честное слово, нашёл.

Пушкин обернулся и замер. Моисеев, не переставая горячо жестикулировать, нежно подтолкнул к нему не кого-нибудь, а Марину Чернявскую собственной персоной. Она снова изменилась: слегка осветлила и убрamp;та назад волосы, прибавила косметики и надела деловой серый брючный костюм, который ей очень шел. Обхватив обеими руками и прижав к груди крокодиловую сумку, Марина исподлобья наблюдала за реакцией Пушкина. Пушкин перестал слышать Моисеева. Кажется, тот пытался познакомить его с Мариной.

— Ты и португальский знаешь? — спросил Пушкин убито. Он на самом деле не представлял, как реагировать на внезапное появление Марины в Эль-Таре (далековато от Парижа) при таких странных обстоятельствах.

— Знаю. Я очень хорошо знаю португальский, — по-ученически отчиталась Марина. — И русский ещё не забыла.

Моисеев замолчал и стал по очереди смотреть то на Пушкина, то на Марину.

— Каким ветром в нашу провинцию?

— Разрисовывала и обставляла домишко одному местному буржую, — ответила Марина. — Унитаз с инкрустацией и повсюду платиновые ручки плюс мои неповторимые художественные решения. Я закончила работу, хотела немного отдохнуть, а потом домой, в Париж. Останавливаю свой джип на перекрестке у отеля, и вдруг меня страстно целует в бочок ваш агрессор Гоша.

— Это она мне наперерез выехала, — опроверг Гоша. Он гордился своим классом вождения. — Но это не важно, не важно, — быстро спохватился он. — Мы вам, Марина, за ремонт заплатим, а то и новую машину купим. Правда, Пётр Павлович?

— Да-да. На твои командировочные.

— Зачем так шутить? Вы сказали мне найти переводчика к началу совещания? Вот, нашёл. Значит, когда мы столкнулись, из джипа выходит девушка и начинает меня крыть по-португальски зачем-то. Мадам, говорю от неожиданности по-русски, сорри, времени нет, вот моя карточка, разберемся позже. Тогда она меня начала по-русски — говнюк, простите, и так далее. Да так чистенько, будто родная. Девушка, говорю, рад знакомству, я ваш навеки. Ноги вам целовать буду — что ноги, следы! — только сейчас идёмте со мной. Послужим России. И вот мы здесь.

— На самом деле не так, — подала голос Марина. — Он, — она ткнула пальцем в Моисеева, — сказал, что если я с ним не пойду, его Пушкин зарежет. Какой Пушкин, спрашиваю. Такой, отвечает, Пушкин, что чеченцы рядом с ним — пацаны на лямках. Я знаю только одного такого Пушкина.

— Не говорил я, — быстро отреагировал Гоша. — Ничего такого не говорил.

— Хорошо, я принимаю тебя на работу. Начинаешь сегодня в десять, — сказал Пушкин Марине, не обращая внимания на Гошу.

— Он принимает меня на работу. — Марина отчетливо произносила каждое слово. — Только послушайте — он меня принимает. А меня ты спросил?

Пушкин отодвинул Гошу одним элегантным, едва заметным жестом, как умел только он. Моисеев отступил на несколько метров и застыл в ожидании.

— Сейчас без пяти девять, и у меня совещание, — обратился Пушкин к Марине тоном, не терпящим возражений. — В десять этажом выше начнутся переговоры. Моисеев тебе все объяснит. Марина, — он смягчил тон, — я потрясен, что вижу тебя здесь. И я очень многое хочу тебе сказать. Давай сделаем это немного позже. Ведь ты и сама понимаешь, что не должна уезжать просто так, как делала это всегда. Уехать, исчезнуть, раствориться… А знаешь, что я сделаю?

Пушкин протянул руку и забрал у Марины сумку.

— Твой паспорт здесь? — серьезно сказал он, расстегивая внутреннее отделение сумки.

— Что ты делаешь? Глазам не верю! — Марина была по-настоящему растеряна. — Ты не имеешь права.

— Останови меня. В этой стране иностранцы никогда не выходят на улицу без паспорта… Конечно, вот он.

Пушкин изъял паспорт и вернул сумку Марине.

— Увидимся в десять. Тогда и получишь документы.

В тот же день в центральный офис «Каскада» был направлен запрос с данными Марины Чернявской и описанием обстоятельств найма. Требовалась обычная процедура проверки, принятая в отношении всех сотрудников корпорации. К вечеру в Эль-Таре получили ответ: претензий к кандидатуре Марины Чернявской не было. Пушкин представил себе, как начальник службы безопасности доложил Илье (Пушкин знал, что он всегда и все докладывает Чернявскому) о появлении в Эль-Таре бывшей супруги. То, что она была женой советника президента корпорации, они должны были раскопать мгновенно. Интересно, Илье уже все равно? Наверняка. Они много лет не говорили о Марине.

Вечером Пушкин и Марина сидели за маленьким столиком с красной вышитой скатертью в самом уютном ресторанчике Эль-Тары. На столике вздрагивал легким пламенем фитилек, накрытый резной стеклянной лампой. Перед ужином Пушкин получил из Москвы ответ на запрос по поводу Марины, но, право, это потеряло смысл. Петр накрыл ладонью изящную руку Марины, и пламя замерло, вытянувшись в светящуюся струйку. Кто-то невидимый тронул струны гитары, и ожило фламенко. Потом Марина пригласила Пушкина к себе.

Она снимала квартиру в двух кварталах от отеля. Симпатичный, хоть и небольшой пентхаус — оплата этой квартиры входила в условия контракта, пояснила Марина, — колыбель над сияющим россыпью вечерних огней городом. Звездный провал океана, дальний фейерверк — кто-то готовится к карнавалу или просто беспричинно радуется жизни. Марина сняла серый строгий костюм (оказалось, что он надет почти на голое тело) и нырнула в подсвеченный квадрат небольшого бассейна посреди квартиры. Марина дразнила его: перевернувшись в воде, она расположилась на ступенях бассейна и смотрела на Петра снизу вверх с откровенным вызовом. Он приготовил ей множество упреков — Пушкин был просто человеком, и у него хватало времени на изобретение мысленных диалогов, а главное — монологов. Когда-то эти сценарии казались ему почти реальностью, сейчас — почти фантазией.

Обманчивая невинность — вот в чем секрет ее обаяния. Обманчивая невинность плескалась у его ног и манила к забвению. Сколько, бы времени ни прошло, он знал и помнил ее тело. Он мог с закрытыми глазами вылепить это тело из воздуха — из собственных желаний.

Сейчас его Марина играла чью-то роль, которая ей, впрочем, шла: он не мог не отметить этого. Пушкину оставалось принять новые правила, избавиться от одежды и на глазах бесстыжих звезд упасть в ее бездонность. И хотя он боялся за кубинскую сигару, которая могла остаться одна в боковом кармане пиджака, иные мысли уже обволакивали его… Через столько лет они снова сантиметр за сантиметром — легкие ноги, бедра, вверх к груди с рубиновыми сосками, к шее, губам, и снова вниз, — медленно и подробно узнавали друг друга; так, должно быть, реставраторы работают с полуосыпавшейся бесценной мозаикой. Но всё следовало восстановить: ощущения, запахи, звуки, особый ритм дыхания, приближающегося к последнему немому крику. И вот ведь странность — оказывается, ничто не пропало, все это время дремало где-то глубоко внутри под грузом обид и обломками надежд, под чужими запахами, вскриками, дыханием.

Утром он подумал, как давно не просыпался рядом с Мариной. На океанском горизонте восходящее солнце прорезало слепые небеса и пробиралось в город, с каждой секундой захватывая его все больше. Марина прижималась к Петру всем телом, и он начал потихоньку гладить ее, чтобы разбудить, потом — настойчиво целовать. Марина хмурилась, отмахивалась, что-то шептала: она не привыкла рано вставать. Пушкин вспомнил испытанный способ — сварить убойный кофе, не меньше четырех ложек на турку, и держать чашку перед носом Марины, пока она не пробудится к жизни. Все закончилось, как и прежде, в те далекие дни: они снова, утратив ощущение времени, растворились друг в друге…

— О боже, мы опаздываем! — подскочил Пушкин.

— Это от нас не зависело. У нас не было выбора. Утренняя любовь — это как закон всемирного тяготения, только в другую сторону. Но отменить-то нельзя, остается подчиниться, — ответила Марина, посмеиваясь.

— Напомни, чтобы я рассказал об этом представителям Военного конгресса. — Пушкин лихорадочно, путая петли, застегивал рубашку.

Марина в это время рыскала в поисках своей одежды, разбросанной по всей квартире.

Разумеется, они опоздали. Прибыли на совещание, на ходу ликвидируя остатки беспорядка в одежде. Так что посеять подозрения у присутствующих удалось. В прежней жизни, до того как стать окончательно государственным человеком, Петр Пушкин называл это «дразнить гусей». В этот раз получилось: у всех отвисли челюсти.

— Прошу извинить, — сказал Пушкин, — на улице такие пробки.

В перерыве он подошел к Гоше Моисееву и попросил его устроить переезд Марины в гостиницу. Все-таки работа сейчас — главное, а до карнавала, означавшего в Эль-Таре вселенский перерыв, оставалось всего ничего.

Марина оказалась отличной переводчицей. Способности к языкам — это тоже от мамы Лоры, думал Пушкин, забывая спросить, где же теперь эта удивительная женщина. Вот ведь ирония — мама Лора, фактически разрушившая его жизнь, сейчас отодвинулась на тридцать пятое место. Никто о ней даже не вспоминает.

Их план состоял в том, чтобы не строить никаких планов, а просто отправиться в порт, арендовать понравившуюся яхту и выйти в море. С утра Пушкину позвонил президент Домингин, несколько озадаченный. Спрашивал, не кажется ли Петру, что в России происходит нечто странное. Может, обсудить это на досуге? Да нет особых странностей, ответил Пушкин, наблюдая, как Марина натягивает шорты и оценивает результат в большом зеркале. На диване валялась раскрытая спортивная сумка — они собирали вещи для прогулки. Какие странности? Президент ССР объявил выборы — а разве кто-то сомневался в демократических ориентирах России? Да, Пушкин слышал про Кольцова. Прискорбно. Нет, сомнения, расследование уже ведется, и оно расставит все точки над «i» в этой истории. Не уверен, что это имеет хоть какое-то отношение к переговорам в Эль-Таре. Корпорация «Каскад»? На эту тему можно только сказать, что в корпорации все полны уверенности в успехе проекта «Кориолан». Кстати, когда Фернандо Мануэль поставит свою священную подпись под необходимыми документами? Поужинаем? — спросил Домингин. На предложение президента не отвечают отказом. Но Пушкин отказал: друг, ты должен понять, у меня уважительная причина. Передай горячий привет своей причине, рассмеялся Фернандо Мануэль, и жду тебя вместе с причиной на обед в конце карнавала. Надеюсь, вам хватит недели, чтобы надоесть друг другу?

В последние годы Петр Пушкин бывал на родине не часто: так уж получалось. Он читал обязательные аналитические отчеты о положении в стране. Однако Пушкин знал, что любой анализ, даже самый лучший и объективный, уже искажение, всегда содержит истину плюс еще что-то. Искажать информацию — в человеческой природе. И чем больше инстанций она прошла, чем дальше становится от реальности. Всегда и обо всем лучше составлять собственное мнение — таково было правило Пушкина. Когда год кочуешь по переговорам, сложно придерживаться правил. Зато никто лучше Пушкина не знал состояния переговоров по ключевым контрактам корпорации. Его целью при заключении контрактов было максимально соблюдать интересы корпорации и своей страны. Пушкин с задачей справлялся. В этом проявлялось его мастерство переговорщика, по которому он, пожалуй, находился бы в высшей лиге мирового рейтинга, если б таковой существовал. Достаточно вспомнить эпизод, когда в Лондоне задержали наш самолет с запчастями к радарам, в котором вместо невинных деталей вдруг оказались новенькие гранатометы, не заявленные в таможенной декларации. Почти месяц ушел на освобождение конфискованного: груза с самолетом — в строгом соответствии с британскими законами! Позднее нашлись и виновники — партнеры из одной бывшей страны-союзника, переметнувшиеся к конкурентам. Впрочем, сейчас было не до служебных воспоминаний.

В Москве действительно что-то происходило. Это чувствовалось и на расстоянии. Следовало больше интересоваться событиями на родине. Он обязательно поинтересуется, когда вернется с прогулки. Пока явных причин для беспокойства, по мнению Пушкина, не было.

Уже уложив сумку, Петр решил проверить свою почту и включил компьютер. Несколько необязательных дружеских посланий и два-три официальных, тоже малозначащих. Приглашение на конференцию, сообщение о выходе его книги — все на официальном адресе. Конфиденциальный адрес знали несколько человек, но там было пусто. Неожиданно в номер вломился суматошный Гоша Моисеев.

— Пётр Петрович, надо поговорить. — Гоша перешел на страшный шепот и потащил Пушкина в коридор. Дверь номера осталась полуоткрытой.

Марина вышла из ванной и остановилась перед большим зеркалом в спальне, чтобы накрасить ресницы. В зеркале отражался монитор компьютера, на котором возник красный значок прихода нового сообщения. Красный — значит особой важности. Марина положила тушь на столик, сделала шаг из спальни, чтобы взглянуть на дверь. Из коридора не доносилось ни звука, Пушкин и Моисеев, видимо, были далеко. Марина быстро вернулась к компьютеру и открыла сообщение. «Привет, незнакомец. Странные дела…» Это был малопонятный для Марины текст, скорее всего, зашифрованный. Она запомнила его. Сообщение пришло с адреса «A-festival». Текст Марине не понравился, особенно фраза «Мучаюсь сомнениями, кто из братиков заложил папашу — чёрненький или беленький?» Марина уничтожила сообщение. Пушкин вернулся через минуту.

— Эх, Гоша, забавный парень. Представляешь, здесь для карнавального шествия какой-то спонсор приобрел и подарил одной школе самбы списанный МИГ-23. Будет ехать наш МИГ, а из кабины девочка во всем голом ручкой делать. Гоша почему-то решил, что это на уровне международного скандала. Прибегал советоваться, не надо ли запретить. А я думаю, да пусть едет. Лишняя реклама.

— Если мы не поторопимся, — сказала Марина, — наступит вечер, и куда-либо спешить просто смысла не будет.

— Всё, улетаем. Ты права. Вдруг Гошу посетят еще какие-нибудь страхи? Шел бы он… на карнавал.

Пушкин ещё раз пошарил в своем компьютере, выключил его и отправил в сейф.

«Полковнику никто не пишет, — напевал он песенку их молодости, когда они спускались на лифте. — Полковника никто не ждет».

Кубинская сигара лежала в его боковом кармане.