"Мирча Элиаде. Девица Кристина (фантастический реализм) " - читать интересную книгу автора

сделать, чтобы проснуться. А то так недолго и спятить". Он сам удивлялся,
как логично рассуждает во сне, и нетерпеливо ждал, когда проснется. Но вот
он пощупал себе лоб - ощущение было очень четким. Вот, с силой прикусив
нижнюю губу, обнаружил, что ему больно. Значит, он не спал, значит, это ему
не снилось. Он хотел было соскочить с постели и зажечь свет, как вдруг
увидел посреди комнаты неподвижный, уже знакомый силуэт девицы Кристины. Его
пригвоздило к месту. Он медленно сжал кулаки, прикоснулся к своей груди. Вне
всяких сомнений, он не спал. Не смея закрыть глаза, он отвел их на миг,
потом снова скосил на девицу Кристину. Она стояла там же, не спуская с него
сияющего взгляда, улыбаясь ему, наводя дурноту своими фиалковыми духами.
"Отче наш, Иже еси на небесех, Отче наш!.." Слова давным-давно, с детства
забытой молитвы мгновенно пришли Егору на ум, он сбивчиво повторял и
повторял их про себя. Девица Кристина замерла, улыбка ее потускнела, глаза
померкли. "Она угадала, что я молюсь, - понял Егор, - она знает. Она знает,
что я проснулся, и не уходит..."
Кристина сделала шаг, потом еще. Шелест ее шелкового платья был так
отчетлив... Все до последнего штриха было отчетливо, ничего не пропадало.
Шаги девицы Кристины уверенно вонзались в тишину комнаты. Шаги женщины,
невесомые, но живые, красноречивые. Вот она снова у постели, снова это
ощущение неестественного, отталкивающего тепла. Егора всего покорежило,
будто судорогой свело. Девица Кристина, глядя ему прямо в глаза, как бы для
того, чтобы не оставить сомнения в своей одушевленности, прошла мимо и
подобрала со столика перчатку. Снова - обнаженная рука, волна фиалкового
аромата. Потом - шелковое потрескивание перчатки, которую легко, изящно
натягивают до локтя... Девица Кристина неотрывно смотрела на него, пока
управлялась с перчаткой. Потом той же походкой - женской, грациозной -
отошла к окну. Егору не хватило духа проследить за ней взглядом. Стиснув
кулаки, в холодном поту, лежал он в темноте. Как проклятый, один. Первый раз
в жизни он чувствовал такое беспросветное сиротство: никто и ничто не
пробьется к нему из мира людей, не поможет, не вызволит...
Долгое время он ничего не слышал. Он понимал, что обманывает сам себя,
прислушиваясь - ведь он с точностью до секунды мог сказать, когда девица
Кристина покинула комнату, когда из пространства исчезло ее ужасающее
присутствие: собственная кровь подсказала ему это, собственное дыхание. И
все равно он продолжал ждать, не имея смелости повернуть голову к окну.
Дверь на балкон была открыта. Может быть, она еще там, может быть, не ушла,
а только притаилась. Но он знал, что опасения напрасны, что девицы Кристины
нет ни в комнате, ни на балконе.
Наконец он решился: выскочил из постелии и включил карманный фонарик.
Нашел спички, зажег большую лампу. Слишком сильный свет испугал крупную
ночную бабочку, отчаянно забившуюся о стены. С фонариком Егор вышел на
балкон. Ночь была на исходе. Уже чувствовалась близость рассвета. В
застывшем воздухе повис холодный туман. Не шелохнувшись стояли деревья. Ни
шума, ни шороха нигде. Его вдруг пронизало дрожью от собственного
одиночества, и только тогда он понял, что продрог и от холода. Он погасил
фонарик и вернулся в комнату. В ноздри беспощадно ударил запах фиалки.
Бабочка с сухим шелестом билась о стены, касаясь порой лампового
стекла. Егор закурил, затягиваясь жадно, без мыслей. Потом прикрыл балконную
дверь. Сон не шел к нему, пока не начало по-настоящему светать и петухи не
пропели в последний раз.