"Мирча Элиаде. Девица Кристина (фантастический реализм) " - читать интересную книгу автора

множество стихов, - с мечтательной улыбкой добавила она.
Егор смотрел и не верил глазам. Ее было не узнать: энергия и легкость в
каждом жесте. Простояла столько времени на ногах за чтением, и хоть бы что.
Какой-то чудесный прилив сил - не за счет ли Санды?
- А Эминеску! - с воодушевлением продолжала г-жа Моску. - Светоч
румынской поэзии! Сколько я знала из Михаила Эминеску!..
Егор искал взгляда Санды, но она лишь на секунду встретилась с ним
глазами, в которых тлел страх и шепотом сказала:
- Maman, достаточно. Ты устанешь. Присядь лучше...
Г-жа Моску не услышала. Она поднесла руки к вискам в наплыве
воспоминаний, силясь восстановить в памяти бессмертные строки.
- Как же там было, вот это, знаменитое, - бормотала она.
Санда не на шутку обеспокоилась. Томик Эминеску г-жа Моску могла взять
на этажерке, где стояли все их любимые поэты, но этого нельзя было
допустить. Она знала болезненное пристрастие матери к некоторым стихам
Эминеску, возникшее еще в те времена когда ей, десятилетней девочке, долгими
вечерами читала вслух Кристина. "Сейчас лучше бы не ворошить былого", - с
тревогой думала Санда.

...Спустись ко мне, моя Звезда, -
Дорожку луч протянет,
В мой дом, в мой сон - спустись сюда,
Пусть свет сюда нагрянет...

При первых же словах Санда сникла, почувствовав бесконечную усталость
во всем теле. Как будто кровь медленно уходила из ее жил. Она боялась
потерять сознание.
- Я - Люцифер*, звезда зари, ты будешь мне невестой! - торжествующе
гремела г-жа Моску.
______________
* Lucifer (лат.) - имя гения "утренней звезды", или Венеры (прим.
ред.)

"Откуда в ней взялось столько силы, она вся светится, и голос такой
полнозвучный, такой великолепный", - недоумевал г-н Назарие. Г-жа Моску
выуживала из памяти строфу за строфой, временами очаровательно запинаясь. "И
все же она перескакивает", - заметил Егор. Он слушал почти без
сопротивления, следя глазами за Сандой, которую заметно била дрожь, несмотря
на одеяло и теплую шаль. "Надо что-то сделать, - говорил он себе. - Надо
встать, подойти к ней, приласкать, успокоить - что бы ни подумала ее
матушка". Хотя г-жа Моску была в таком экстазе, так увлечена припоминанием
поэмы, что явно не слышала и не видела ничего вокруг.
- Ведь я живая, мертвый - ты...
Голос г-жи Моску вдруг оборвался. Она покачнулась, стоя посреди
комнаты, куда ее занесли эмоции, снова взялась руками за голову - на этот
раз растерянно, с испугом.
- Что со мной? - простонала она. - Я, кажется, устала.
Г-н Назарие усадил ее на стул. Неужели это была только иллюзия - все ее
одушевление, этот сильный сладкозвучный голос, свидетельствующий о здоровье
и полнокровии.