"Ольга Елисеева. Дерианур - море света " - читать интересную книгу автора

будет, если люди столь высокого посвящения, как мы с вами, начнут нарушать
святая святых ордена -- его законы.
Иван Иванович склонил голову. Ему нечего было возразить. Воронцов
прав. Но почему, черт возьми, он с каждым шагом увязает все глубже и глубже
там, куда и наступать-то не собирался? Почему с каждым новым откровением о
жизни братства, ему все сильнее хочется бежать, куда глаза глядят? Но
нельзя. Уже нельзя. Слишком поздно.
"Господи! -- Мысленно взмолился Иван Иванович. -- Да выведи же Ты
меня отсюда!"
Воронцов хлопнул фаворита по плечу.
-- Один раз, -- ободряюще сказа он. -- Больше вас к левой руке
привлекать не будут.
Почему Шувалов знал, что это ложь?

Скромное здание лютеранской кирхи на Выбогской стороне давно
облупилось. В нем не служили уже лет десять. Храм пришел в негодность да и
был слишком мал для разраставшейся с каждым годом немецкой колонии.
Протестантов в столице жило больше, чем православных и, если бы не двор и
не гвардейские части, состоявшие в основном из русских, многие церкви в
Питере пришлось бы закрывать.
Карета Шувалова подъехала уже поздно, перед самой полуночью.
Государыня долго держала его у себя, и фаворит сомневался, что успеет к
началу службы.
Действительно, судя по низкому протяжному пению, доносившемуся из-за
закрытых дверей, месса уже началась. "Хорошо, что вокруг пустырь, --
опасливо подумал Иван Иванович. -- Не ровен час жители позвали бы полицию и
тогда..."
-- Тогда, друг мой, -- услышал он справа от себя дружелюбный чуть
насмешливый голос Романа Воронцова, -- любому из нас достаточно было бы
снять маску, чтоб квартальный надзиратель молчал об увиденном навеки.
"Этим любым, они бы сделали меня," -- вздохнул Шувалов.
-- Вся полиция давно спит, -- подбодрил его встречающий. -- А которая
не спит, той заплачено.
Они вошли в неплотно притворенные двери храма. Изнутри он был тускло
освещен. Лампад явно не хватало. Старое ржавое паникадило, свешивавшееся с
потолка, не зажгли. Для действа, которое сегодня совершалось братством,
сумрак был лучшим другом.
На мгновение Иван Иванович остановился у двери. Перейдя от уличной
темноты к комнатной, он ничего не мог различить в узком продолговатом чреве
кирхи.
-- Кто служит? -- Спросил фаворит.
-- Иеромонах Платон, -- отозвался Воронцов. -- Очень образованный
молодой человек. Скоро его рукоположение.
В груди у Шувалова защемило. Неужели братство имеет адептов и среди
духовных лиц? Почему нет? Когда такое говорили о католиках или о лютеранах
это не казалось Ивану Ивановичу противоестественным. Все стремятся к
просвещению духа. Но сама мысль о православном священнике-адепте выглядела
дикой и оскорбительной. А ведь этого Платона не оставят внизу каким-нибудь
нищим деревенским батюшкой. Ему приищут столичный приход, богатых
покровителей, сделают духовником "большого вельможи", которых, кстати