"Евгений Елизаров. Ленин. Природа легенды" - читать интересную книгу автора

косвенный. Впрочем, за косвенный умысел "дают" ненамного меньше.
И вот здесь возникает чрезвычайно важный для характеристики Ленина вопрос:
не понимать, что ответственность за развязывание войны падает (и) на
него, он не мог, - пугала ли его нравственная ответственность за
предпринимаемые действия? Нет! должен был бы сказать любой человек,
знающий то, что последовало уже через 3 месяца после захвата власти
большевиками: разгон Учредительного Собрания, расстрел рабочих
демонстраций, введение комбедов, продотряды, заградительные отряды и т. д.
и т. д. и т. д. Правда, воспитанная "Министерством Правды" и
"Министерством Любви", официальная историография утверждает, что отнюдь не
Ленин несет ответственность за развязывание гражданской войны, но так
называемые эксплуататорские классы.
Но уточню позицию.
Я говорю здесь не о какой-то объективной исторической истине, я пытаюсь
понять чисто субъективное, может быть даже глубоко ошибочное мироощущение
простого человека, на долю которого выпадает принять решение,
долженствующее изменить судьбы миллионов и миллионов. И пусть трижды права
официальная историко-партийная мысль, и пусть действительно вина ложится
на Керенских и Корниловых, Ленин все равно обязан был видеть и свою
ответственность за неизбежность кровавого исхода.
Пояснить сказанное можно, увы, нередким житейским примером. Так, даже
будучи уверенным, что именно "Х" совершил кражу, далеко не каждый
отважится открыто обвинить его. Препятствием выступает неизбежное здесь
сомнение, даже ничтожная доля которого обращается в категорический
нравственный запрет. И я говорю здесь именно об этой, пусть даже
ничтожной, доле сомнения, а не о том, кто на самом деле похитил ту или
иную вещь, - официальная же историография замыкается совсем в другом
измерении - в выяснении (а может быть, и сокрытии) того, кто в
действительности был вором.
И вот парадокс: живописуя Ленина сусальным образцом морального
совершенства, партийная литература отказывая в самом праве на
существование субъективно осознаваемой личной ответственности, превращает
его в нравственного урода!
А может быть и в самом деле не было ощущения личной ответственности и
личной вины? Истории памятна нерешительность Цезаря, остановившегося перед
Рубиконом, - ленинского Рубикона не существует... Вот и еще один штрих к
портрету, позволяющий понять, почему именно Ленин стоял у руля партии.
Людьми, не лишенными нравственных сомнений, в критический момент истории
показали себя Каменев и Зиновьев. Голос человеческой совести звучал в
коллективном заявлении об отставке большевиков, уже в ноябре 1917
провидевших преступления сталинизма.
Словом, свой Рубикон был, наверное, у каждого, кто мог бы на равных
бороться с Лениным за первенство, - и не это ли объясняет ленинскую победу
над ними? Что-то страшное, что-то нечеловеческое стоит за этим отсутствием
сомнений. Но что именно: нравственное уродство, на котором косвенно
настаивает историко-партийная литература, или извращенная логика?
Аберрация совести, или аберрация сознания?
У Клаузевица в его знаменитых рассуждениях о войне есть одна прямо
потрясающая своей парадоксальностью мысль: "Если мы философски подойдем к
происхождению войны, то увидим, что понятие войны возникает не из