"Евгений Елизаров. Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин) " - читать интересную книгу автора

воспринимается лишь как поэтическая гипербола. Двадцать веков
христианства делали, конечно, свою работу, но пока, по-видимому, можно
говорить лишь о латентном периоде становления личности, способной вынести
груз абсолютной свободы. Пока можно говорить лишь о том, что история так и
продолжает оставаться отчужденной от человека, а человек от истории.

2

Нельзя сказать, что связь Большой Истории и "маленького" человека так
никем и не осознавалась. Напротив. Гуманистическая мысль уже давно поднялась
до необходимости постоянной оглядки на него при вершении каких-то больших и
героических дел; и уже это было одним из величайших ее завоеваний. Вспомним
так контрастировавшие с этой истиной еще не канувшие в Лету забвения
откровения Никколо Макьявелли, самое имя которого стало именем
нарицательным. А ведь Макьявелли выразил то, что, по-видимому, носилось в
самом воздухе той эпохи. Вновь возродивший в титанах своего времени миф об
античном герое, Ренессанс лишь на первый взгляд создал совершенно свободную
личность. Но, повторяем, абсолютная свобода неотделима от абсолютной
ответственности, в известном смысле это - одно и то же. Кортес и Писарро -
люди, не обремененные христианской готовностью принять на себя
ответственность за все грехи мира, - были ли свободны эти титаны,
повергавшие в ужас целые народы? Да что говорить, если совесть Конкисты, Лас
Касас благословил обращение в рабство чернокожих...

Так что осознание действительной связи истории народов и судеб живых
людей было подлинным завоеванием гуманистической мысли. Ведь необходимостью
постоянной оглядки на "маленького" человека утверждалась именно
ответственность "героя" за свои дела. И именно эта ответственность была
лейтмотивом европейского Просвещения.
Но вот что любопытно. Впервые действительная зависимость между судьбами
"больших толпящихся численностей" и конечным человеком была осознана отнюдь
не людьми науки. Художники Франции: живописцы, поэты, драматурги, люди,
живущие не столько разумом, сколько сердцем, совесть любой нации, - именно
они дали первый импульс тому движению, которое в семьдесят шестом отлилось в
чеканный слог Декларации независимости, а в восемьдесят девятом смело
Бастилию. Екатерина Романовна Дашкова, не только умом, кстати, одним из
самых просвещенных в России, - самим сердцем женщины поняла (еще до Радищева
и Пушкина) ту великую истину, что тирания не может быть оправдана никаким
величием свершений. Да и возможны ли подлинные свершения при власти тирана?
Екатерина II сделала для России куда больше чем Петр, - утверждает
княгиня, - но сделала это мягко, по-женски, не оставляя за собой жертвенных
гекатомб. И может быть именно потому созданное ею пережило эту, как ни
парадоксально, едва ли не самую русскую женщину из всех венценосцев дома
Романовых, а не сгинуло тотчас же после ее смерти, как после смерти Петра
сгинуло многое из затеянного им.
Видно и впрямь один только разум - ненадежный гарант, и с его помощью
можно обосновать все, что угодно. Сократ отождествил Благо со Знанием, но
ведь и сам Сократ стал нравственным символом для поколений вовсе не потому,
что в своей жизни он руководствовался доводами рассудка, но только благодаря
своему "демону". В русском языке есть два близких, но отнюдь не синонимичных