"Харлан Эллисон. Второй глаз Полифема" - читать интересную книгу автора

она решила капитулировать. Он проводил ее до дома, и она сказала "Заходи,
угощу печеньем "Грэхем", мне его девать некуда". Он спросил: "А который
час?" Его часы показывали 12.07. "Ладно, посижу до четверти первого". Она
смущенно улыбнулась:
"Я агрессивна. Думаешь, это легко дается?" Он ответил: "Не хочу
засиживаться. Могут быть неприятности". Он это говорил в буквальном смысле.
Она ему нравилась. Но она была беззащитна. "Разве у тебя в первый раз будут
такие неприятности?" Он ответил с ласковой улыбкой; "Нет, это у тебя они
будут в первый раз".
Но отказаться от нее он не смог. Он был нежен, все сделал как надо,
взял грех на душу, - в надежде, что она еще встретит человека, для которого
себя берегла, и узнает настоящую любовь. По крайней мере он оградил ее от
пижонов, которые женятся только на девственницах, и от хищников, которые
тоже высматривают девственниц, но вовсе не для женитьбы. Для нее - такой
хрупкой, ранимой - и у тех и у других было чересчур мало доброты.
И когда на следующее утро он уходил, тоже болела голова. Такие же
мучительные уколы, ритмичные удары чуть выше переносицы. Расставаясь с
девушкой из Мэна, он почувствовал в себе перемену. В точности как сейчас.
Неужели он слабеет?
Почему его находят несовершенные люди? Почему их к нему так тянет?
Он не был ни мудрецом, ни благородным рыцарем - и знал об этом. Он был
не добрее большинства людей, - дай им шанс, они без труда заткнут его за
пояс. Но отчего-то все, кто нуждались в доброте, не могли пройти мимо него.
А сам он ни в чем таком не нуждался. Ни в ласковых словах, ни в нежных
прикосновениях. Сколько себя помнил.
Мыслимо ли - всегда отдавать и ничего не хотеть взамен? Отдавать,
сколько б ни попросили? Это все равно что жить за анизотропным стеклом: ты
их видишь, они тебя - нет. Полифем, одноглазый узник своей пещеры, желанная
дичь для одиссеев, выброшенных на берег волнами... И разве на Брубэйкера,
как на того полузрячего великана, не охотятся жертвы житейских
кораблекрушений? Есть ли предел тому, что он способен им дать? Все, что он
узнал о желаниях, он узнал от них. На свои собственные потребности у него
не хватало зрения.
Ветер крепчал и уже потряхивал верхушки деревьев. Пахло чистотой и
свежестью. Как от нее. По Ист-Ривер скользила темная тень; подумалось об
одинокой лодке с останками, не принятыми морем, - она несет их по течению к
безымянной могиле, где поджидают слепые рыбы и многоногие твари.
Он встал со скамьи и зашагал по парку.
Справа, на пустой детской площадке, ветер толкал детские качели. Они
скрипели и повизгивали. Южнее, в сторону затаившегося во мраке острова
Рузвельта удалялось темное пятно. Брубэйкер решил пойти в эту сторону.
Сначала хотел идти вперед до конца парка Шурца, пересечь аллею Джона Финли,
но потом решил свернуть. Его заворожило черное пятно. Насколько он мог
судить, к этому пятну он не имел никакого отношения. И форма его ни о ком и
ни о чем не напоминала. Может, потому-то и надо пойти за ним?
У Семьдесят девятой улицы, южной границы парка, авеню Ист-Энд
упиралось в гостиницу "Ист-Энд". Слева, на западе, против оконечности
острова Манхэттен, низкая металлическая изгородь обрывала Семьдесят
девятую, отделяла ее от шоссе. Он прошел до изгороди. Дальше виднелись река
и остановившееся черное пятно.