"В.Н.Емельянов. Свидание Джима " - читать интересную книгу автора

выговор, но это не показалось мне большой бедой.
Начались счастливейшие дни в моей жизни.


12.

Вероятно, и мне не удастся избежать слащавости в описании далеких дней
моего счастья. Но у меня есть сомнительное утешение. В моем прошлом не все
было сладко.
Я не помню, где и когда я слышал: "О несчастьях тяжело вспоминать, но
они помнятся лучше, чем что-нибудь счастливое". И в самом деле, какими
словами можно передать то, что мы испытываем, когда рядом с нами бьется
милое нам сердце, и бьется, и стучит оно в нашу жизнь, и чем сильнее этот
стук, тем счастья больше. Отдельные слова Люль, обращения ко мне, ее
гримаски, намеренно-преувеличенный и комично-сокрушенный вздох над
какой-нибудь моей, чаще всего вымышленной, оплошностью, взгляд
ласково-сердитый, внимательный и, иногда, насмешливо-лукавый, но в котором
всегда, в самые заразительно-веселые минуты, была точно какая-то печаль, как
след или предчувствие чего-то бесконечно-грустного, то или другое ее легкое
и изящное движение, и нежность, все обвевающая нежность, - вот на что я мог
бы указать, привести несколько примеров в каждом случае, отлично зная, что
это никому ничего не скажет. Так, вероятно, нужно, что мы не умеем объяснить
этот посылаемый иногда судьбой подарок, который выцветает в наши будни и
который мы принимаем и бережем, как редкий отдых и самое высокое
наслаждение, как залог того, что и здесь, на земле, с нами может быть
хорошее.
Я говорил, что я был злой, а Люль добрая. Мнение наших знакомых было
иное, но оно едва ли было правильным. Они не знали и не любили Люль, - а что
можно знать без любви? Это были большей частью ее сверстницы, более
милостивые ко мне, чем к Люль, с которыми она сама, к моему большому
удовольствию, никогда не переходила черту спокойных, добрых, но ничем не
обязывающих отношений. Дружна она не могла и не хотела быть ни с кем. Такие
вещи не прощаются, и мне, за мое невнимание и нежелание бывать с кем-нибудь,
кроме Люль, приходилось не раз выслушивать, что я слишком переоценил свою
подругу и когда-нибудь за это буду наказан. Я наказан, Люль у меня отнята, и
все осталось, как было. Люль была добра и справедлива по-настоящему, и за ее
внешним холодком билось нехолодное сердце. Она не терпела притворно-глубоких
переживаний, но подлинная радость или горе вызывали в ней сочувствие и
понимание, какие не часто встречаются. Не дружа ни с кем из подруг, она ни
одной из них не сторонилась и требовала того же от меня. Я повиновался ее
желаниям, но из этого выходило мало хорошего. Правда, Люль бывала довольна
мною, когда нам приходилось встречаться с той же Фолетт или Мирзой, но как
только мы оставались вдвоем, я немедленно переходил в лучшее состояние, чем
вызывал новые упреки:
- Джим! Ты не умеешь жить и никогда не будешь счастливым. Пока мы
вместе - все хорошо: у нас будет неплохо и нескучно. Но кто знает, что
впереди? Ты должен быть готовым к компромиссу. Пожалуйста, не спорь. Я знаю,
что ты идешь на него уже и теперь, но ведь я вижу: ты делаешь это только для
меня. Мы воспитаны и обязаны быть неискренними, а ты злишься и еле
сдерживаешься. Так нельзя, ты очень трудный.