"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

И опять было утро. И под ногами похрустывал целлофановый ледок, а высоко над
головой невидимый "стеллз" тянул за собой четыре инверсионных полосы,
розовых-розовых в лучах восходящего солнца.
Они шли одной бесконечной нестройной колонной, как-то очень уж неумело, не в
ногу. В общем-то, называя вещи своими именами -- попросту "канали", как скоты
на забой, в сторону Большого дома -- троцкистско-бородатые, при галстуках и, --
что совершенно сразило меня -- все, как один в черных сатиновых нарукавниках!
По обеим сторонам Литейного стояло оцепление. Через каждые пару шагов -- по
дусику с "калашниковым". Контингент двигался молча и лишь усталое
тысячеподошвое шарканье нарушало рассветную тишину.
-- Куда это их? -- как всегда невпопад, спросил я конопатого, в серой
каракулевой папахе маршала с китайским гранатометом на плече.
-- Так ведь леший их маму знает, -- пожал плечами маршалок. -- Нам начальство
не докладывает. Может, к Богу в рай, а может, и вовсе -- в Левашово. А то куда
же еще, ежели в ту сторону?..
И снова меня попросили предъявить документики. На этот раз трое в штатском. Все
в черных очках и габардиновых плащах без хлястиков. Долго и с явно выраженным
недоумением они по очереди вертели в руках несусветный паспорточек. Листали,
переглядывались, перешептывались.
-- Вы это... вы на свет посмотрите, -- робко посоветовал я.
И вот, наконец, кульминация. Так сказать, апофеоз моих "бродяжьих"
воспоминаний.
Скверик у Спасо-Преображенского собора. Кусты бутафорской сирени, скамейка и на
ней я, Тюхин. Я сижу, вытянув усталые, босые ноги, заложив лишенные ногтей
кисти рук за голову. Я сижу и смотрю, как к соборной паперти -- ограда с
бронзовыми турецкими пушками куда-то исчезла -- один за другим мягко
подкатывают черные лимузины.
Вот водитель в ливрее, обежав машину, распахивает правую переднюю дверку и на
свет Божий появляется очередной ответственный товарищ.
Строгий, темного цвета костюм, ослепительно белая сорочка, со вкусом
подобранный галстук. И, конечно же, лицо! -- розовое такое, хорошо выбритое,
без единой морщиночки.
Новоприбывший быстрым, почти неуловимым движением обдергивает пиджак и,
перекрестившись, поднимается по ступенькам.
Из собора доносится хор. Певчие из Мариинки, прошу прощения, -- из Кировского
поют что-то почти забытое, торжественно-похоронное. Кажется, "Гимн Советского
Союза".
Впрочем, что я говорю! -- не из собора, нет. Слева от главного входа табличка с
титановыми -- на века! -- буквами:

СОВЕСТЕЧИСТИЛИЩЕ

Хотя кресты на куполах -- в целости и даже свежевызолочены.
У дверей двое в черных очках проверяют пропуска. Ничего себе мальчики: в
кожаных куртельниках, с шеями.
Или в габардиновых плащах?..
Убей бог, не помню. Кажется, все-таки в куртках, потому как, вроде бы, -- лето.
Вроде бы... Я ведь уже, кажется, говорил, что погоды там -- ни плохой, ни
хорошей -- для меня лично как бы и не было. Все эти дни -- да что там дни --
недели, месяцы, годы! -- все это, если так можно выразиться, время мне было --