"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

-- Выходит, -- сказал я, -- выходит, все повторяется, Ричард Иванович? И вожди,
и постановления?.. Так это что же, выходит, и... и Отечественная война?.. И
Финская?..
-- Да вы что, не материалист, что ли? -- удивился он.
-- И... и... и тридцать седьмой год?! -- последнее слово я выкрикнул так
громко, что у меня даже голос подвихнулся.
Колокольный перезвон смолк на полузвуке. Шарахнув дверью, на крылечко собора
выбежали товарищи в габардиновых плащах.
-- Рича... -- начал было я, но имя нового друга и наставника так и застряло у
меня во рту. Ричарда Ивановича рядом уже не было. Он словно бы улетучился, этот
странный Ричард Иванович. Только ирреально-розовая пыль вилась над вечерним
асфальтом.
-- Ну, это уже булгаковщина какая-то, -- прошептал я.

Глава седьмая

Грабеж среди белой ночи


Невеселая мыслишка посетила меня той ночью на Саперном. "Травиться и стреляться
уже бессмысленно, -- подумал я. -- Жить против хода дальше -- еще глупее, ибо
лично мне, Тюхину, эта самая обратная перспектива не сулила ничего
утешительного. Ну, в лучшем случае, Колыму. Что делать? -- подумал я, стоя по
иронии судьбы под мемориальной доской Мамина-Сибиряка, автора так и не
прочитанного мной романа "Золото".
"Что делать, Эмский, неконвертируемый ты мой?" -- безрадостно вопрошал я себя,
и ответа на этот извечный русский вопрос у меня, Финкельштейна, не было.
И тут смятенная тюхинская душа моя заговорила на разные голоса, как это уже
случилось однажды -- в больнице Скворцова-Степанова.
-- Может напиться, мужики, а? -- неуверенно спросил трезвенник Эмский.
-- Где, на какие шиши?! -- тоскуя, вздохнул этот вечно во всем сомневающийся
алкаш Тюхин.
-- Свинья грязи найдет, -- сказал афористический Финкельштейн. И как всегда
оказался, подлюка, ближе всех к истине.
Фантастическое, уму непостижимое видение предстало взору моему, когда я подошел
к улице Восстания. Я даже -- на всякий пожарный -- глянул поверх очков (а ну,
как мерещится?), но нет -- это был не обман зрения, а самый что ни на есть
настоящий пивной ларек! -- один из двух знаменитых, стоявших здесь некогда
спина к спине "сиамских близнецов" -- и он, несмотря на самое невозможное время
-- было уже заполночь -- фунциклировал!..
И уж что совершенно доканало всех троих -- даже очереди не было...
"Не может быть!" -- не поверил прибавивший ходу Тюхин. Он рысцой перебежал
пустынную улицу, и, сунув голову в амбразурку, хрипло осведомился:
-- Пиво есть?
Занавесочка дернулась, возникла фанерная табличка. "Онли хард карренси" --
прочитал по-английски Тюхин. Эмский вытаращился и глуповато, как все поэты,
вопросил: -- Это как это?..
-- А так, бля! -- скрежетнул вставной челостью побледневший Тюхин. -- Они,
пидоры, по ночам что хотят, то и делают! -- и чуть не зажмурился от бессильной
злобы и простонал, как бывало в камере, -- У-у, суки позорные!..