"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

типично тюхинскую:
-- ...тогда со всей неизбежностью следует, что далее -- в 1918 году, тоже в
горках, только уже в других -- в Уральских, в городе Екатеринбурге восстанет из
праха и...
И тут, дорогие мои, раздался в буквальном смысле этого слова -- леденящий душу,
пронзительный крик:
-- Молча-ааать!..
Мне даже показалось поначалу, что это опять он -- мой, так называемый,
внутренний голос, но и на этот раз я угодил пальцем в небо. Кричала она -- моя
квартирная хозяйка Шизая, Идея Марксэновна, соломенная вдова. Клянусь, в жизни
не слыхивал столь отчаянного, на грани самоуничтожения крика! Вот так, говорят,
кричат перед смертью зайцы -- безысходно, почти по-человечески.
-- Молча-ать, кому говорят!..
Господи, как же она была хороша в это мгновение: глаза метали огонь, грудь --
скромная такая, совершенно непохожая на Ляхинскую, возбужденно вздымалась под
кожаночкой, неровные зубки постукивали.
Что и говорить -- напряжение в зале достигло апогея.
Но тут произошло маленькое чудо. Идиотка Даздраперма опять оконфузилась.
Причем, на этот раз, по-моему, специально. И все мы как-то разом расслабились,
заулыбались простыми человеческими улыбками, забыли о политических
разногласиях. Атмосфера разрядилась. Даже Обосранец и тот, опомнившись,
нашелся:
-- Товарищи, а хотите, я вам фокус покажу?
Военачальники дружно зааплодировали.
-- Дорогие товарищи, -- задушевно сказал заметно приободрившийся агент по
распространению партийно-правительственных постановлений, -- а хотите я сейчас,
прямо на ваших глазах съем какой-нибудь совершенно несъедобный предмет?
-- Просим, просим! -- зашумели все в зале и я, дубина, в том числе.
-- Итак, сейчас на глазах почтенной публики я проглочу... ну что?.. Ну, скажем,
-- и в этот миг он резко повернулся ко мне, -- ну, скажем, паспорт, который мне
даст наш дорогой гость, гражданин... -- он выдержал паузу, -- гражданин
Финкельштейн, он же -- Хасбулатов, он же -- Тюхин и так далее, и тому
подобное!..
Воцарилась мертвая тишина. Я медленно встал. Вы сами, должно быть,
догадываетесь, как безумно трудно, почти невозможно было мне, Эмскому, сказать
что-нибудь мало-мальски связное по этому печальному поводу. И все же я
сказал.
-- Ксива моя была в клифте, -- честно, как бывало в камере, сказал я. -- Клифт
взяли на гоп-стоп два штопорилы с волынами. Гадом буду!..
Зал одобрительно зашумел. Идея Марксэновна Шизая, наставница моя, даже глазами
заморгала, до того ей понравился мой предельно искренний, полный внутреннего
достоинства ответ. Померанец поморщился.
-- Ах, вот оно что! -- сказал он. -- Тут товарищ Тюхин забивает нам баки про
то, как его, зубра, казачнули две сявки с дурами. -- Он подмигнул в зал. -- Ну,
что ж, допустим... Но если у товарища Финкельштейна нет паспорта, пусть
уважаемый товарищ Хасбулатов предъявит нам с вами какой-нибудь другой документ,
ну, скажем... ну, скажем, партийный билет члена КПСС товарища Тюхина!
О, это был поистине сокрушительный, почти афедроновской силы удар ниже пояса!
"Вот он и настал, Виктор Григорьевич, -- горестно подумал я, -- вот он и пришел
-- час расплаты за все содеянное!.." Вот так подумал я про себя, а вслух с