"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

время с обыкновенным, самозащелкивающимся замком, взяла да и захлопнулась. Что
в условиях задачки? Жизненно необходимо проникнуть в помещение за сей дверью и
вынуть из ящика письменного стола некий интересующий меня предмет. Назовем его
-- коробок... Вы следите за моей мыслью? Так вот, коробочек на вид самый что ни
на есть заурядный, спичечный, с истребителем МИГ-29 на этикетке. Откроюсь: в
коробочке нечто такое, что в ближайшее время станет мне нужнее всего на этом
свете. Впрочем, когда откроете, сами поймете... Сложности? Пожалуй, одна: без
ключа в это столь волнующее товарищей из Учреждения помещение не попала еще ни
одна живая душа. И, смею заверить вас, -- никогда не попадет. Почему я
обращаюсь с этой просьбой именно к вам, Тюхин? А вы подумайте, только
хорошенечко подумайте, как любит говаривать хорошо знакомый нам обоим гражданин
майор, и вы непременно поймете... Ду ю андестенд ми?
-- Йез, -- сказал я и, подумав, зачем-то добавил, -- ит из.
Живое светящееся облачко на руках моей цыпочки присвистнуло. Моросящая ночная
тьма тотчас же отозвалась свистками -- слева, справа, сверху и даже, как мне
показалось, из пруда, где лежал Брюкомойников.
-- Голубчик, -- вздохнув, прошелестело газообразное чудо природы, -- там, на
столе початая пачка сигарет "Мальборо". Не в службу, а в дружбу -- прихватите
ее к чертям собачьим... Зачем? -- справедливо спрашиваете вы. А затем, Тюхин,
что очень уж курить хочется. Особенно перед смертью... Ву компронэ?
-- Уа... то есть -- уи, -- только и вымолвил я.
И тут взлетели сразу три ракеты. На крыше дворца вспыхнул и суматошно зашарил
по кустам прожектор. Завыла сирена.
Мы распрощались.
Обратную дорогу помню смутно, фрагментами. Вопреки моим ожиданиям, к
строительному вагончику мы с Идусиком не вернулись. "Назад не получится", --
кратко и загадочно объяснила Шизая. Все мои попытки выяснить -- почему,
наткнулись на упорное молчание.
Вспоминаются выстрелы, мечущиеся по зарослям тени. Навеки в сердце моем волевое
личико моей возлюбленной -- две упрямых, как ручки пулемета "максим", складочки
на лбу, неподвижный, устремленный вперед взгляд ее стеклянных, вынимаемых на
ночь, как моя челюсть, глаз, -- решительные шаги по центральной аллейке. И я
чуть сзади, и моя рука в ее руке -- и выстрелы, выстрелы...
У выхода на Таврическую, перед будкой КПП она показала двум встрепенувшимся
было олухам в габардине небольшую, с золотым тиснением, книжечку, они встали
навытяжку, а мы с Идусиком беспрепятственно покинули строго охраняемую
территорию Военно-Таврического, как его здесь называли, объекта.
Шел дождик. С трудом поспевая за маленькой Идеей Марксэновной, я задирал голову
и ловил языком редкие капли. Они были непривычно крупные, теплые с тем уже
привычным для меня горьковатым привкусом, назвать который химическим было бы
заурядным, типично тюхинским кощунством...

Глава одиннадцатая

Задверье


Передо иной обыкновенная питерская дверь -- двустворчатая, крашенная белой
краской, в бесчисленных вмятинах и порубах.
-- Это они, идиоты, пытались ее взломать, -- вытерев губы, поясняет моя