"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

вальд, - философствует гражданин майор, - мертвый, от того, что ему пулю
в лоб влепешь, мертвее не станет. Нонсенс, как говорится! А главное -
почему именно вы?..
- ?!
- Да что ваши хозяева совсем уж с ума посходили?! Пятьдесят третий
год. Не сегодня-завтра мы начнем беспощадную борьбу с безродным космопо-
литизмом, а они - на тебе - Соломон Михоэлсович!
- Осип Мандельштамович, - робко поправляю я.
- А-а, да какая разница, голубчик! - морщится он, выуживая лимон. -
Все равно - глупо! Глупо-глупо-глупо!.. Кстати, а почему вы, Тюхин, не-
обрезанный?.. А может, не так и глупо?.. Может в этой вот фантастической
дури и есть весь тайный цимес?! А-а, Кузявкин?..
Я не выдерживая:
- Гражданин начальник, как перед Богом!.. - вставная челюсть у меня с
непривычки отсасывается. - Кля... клянуфь!.. Все, как на дуфу!.. Оправ-
даю!.. Смою кровью!.. Верьте мне, граждане следователи!..
И этот хорек, крыса бумажная Кузявкин отрывается от своих говенных
протоколов:
- Знаете, подследственный, кому на Руси ни при какой погоде верить не
рекомендуется? Вору прощенному, жиду крещенному и алкашу леченному!
Я опускаюсь на табуретку.
Гражданин майор Бесфамильный, мучительно гримасничая, жует. Лицо его
то и дело перекашивается, как у Кондрата Всуева, но, увы, не смазывает-
ся, не "плывет"!..
За спиною скрипит дверь. В нос шибает формалинчиком.
- А что, я еще и украл что-нибудь? - севшим от волнения голосом,
спрашиваю я.
И вот он наступает наконец, тот невероятный, на веки вечные незабвен-
ный мартовский день!
В памяти запечатлелась каждая деталь, каждое словцо, да что там! -
каждый жидкий волосочек на руке Кузявкина, державшего наготове
пресс-папье.
На календаре - 0. (О, цифра цифр, о буква букв!..)
Закусив язык от усердия, я старательно вывожу: "Вину свою признаю це-
ликом и полностью". И подписываюсь: Финкельштейн.
- Ну вот! Так-то оно лучше, чистосердечнее, - удовлетворенно говорит
Кузявкин, промокая.
Да, дорогие мои, это был праздник! Настоящий. Единственный и неповто-
римый. До скончания дней моих.
На подносе - бутылочка ликера "Амаретто". Пепси. Бокальчики ломоно-
совского стекла. Четыре. Слышите, - четыре!..
Гражданин начальник в парадном мундире с аксельбантами, при орденах.
Он сидит нога-на-ногу, барабаня пальцами по зеленому сукну. Его взволно-
ванный взгляд устремлен куда-то сквозь меня.
Они ждут!..
И вот где-то далеко-далеко, может быть, даже на другом этаже, слышит-
ся до боли родное: ку-ку, ку-ку, ку-ку... Тринадцать раз кукует деревян-
ная кукушечка.
Тяжелая, обитая кожей врагов народа дверь, как-то по-особенному прон-
зительно скрипит. Веет Афедроновым. Я привычно мертвею.