"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

Афедронов мне наливал исключительно пепси. После третьей, когда мы стоя
запели "А годы летят, наши годы, как птицы летят", я, улучив момент, по-
интересовался-таки у товарища майора, что же-таки сталось с Ираидой Про-
кофьевной Ляхиной и моим, извиняюсь, Пегасом? Увы, увы - сведения оказа-
лись самые неутешительные. Изменницу Родины Ляхину И. П., как довери-
тельно сообщил мне товарищ Бесфамильный, еще два года назад приговорили
к расстрелу за связь с чеченской разведкой, а что касается Пегаса, то
этого моего, как выразился товарищ майор, "выродка" они, сволочи, пусти-
ли на твердокопченую колбасу для ихних же спецпайков...
Я не знаю что бы со мной было, если б не Афедронов, под шумок напол-
нивший мой бокал. Мы выпили, не чокаясь. Кажется, это была тормозная
жидкость.
- Жив? - с нескрываемым интересом спросил мой палач.
- Н-не знаю, - подумав, ответил я. А потом подумал еще и добавил: -
Да честно говоря, и знать не хочу.
Если б вы только видели, как они обрадовались! Даже гад Кузявкин,
хоть и через силу, хоть и кривясь, но все-таки облобызал меня! А глядя
сквозь розовые очки на генерал-адъютанта Афедронова, я и вовсе просле-
зился от умиления. Передо мной стоял не шибко человечный, но по-своему
обаятельный костолом, смертельно, должно быть, уставший уже от таких
вот, как я, тюхиных, с дважды перебитым носом и свидетельством о
собственной смерти в нагрудном кармане робы. Я посмотрел на него, потом
на товарища майора, отвечавшего на телефонный звонок по стойке "смирно".
Пристальным взором посмотрел я на лоб младшего подполковника Кузявкина,
на котором проступило вдруг не мною написанное: "Приговорен!". Я посмот-
рел на них на всех, и сердце мое, если, конечно, можно назвать таковым
словом деревянную кукушечку в груди, - оно встрепыхнулось вдруг, заби-
лось, мое ретивое, как билось, пожалуй, один-единственный раз в жизни,
давным-давно, после той еще войны, когда я, зажав в кулачке панамку,
подбежал вдруг, говнюк, к воспитательнице и, как подобает настоящему то-
варищу, сбивчивым шопотом сообщил: "А Коровкин и Кобылкин курят за сара-
ем!.." - Вот так взволновалось оно, мое предынфарктное, а я, гнида, любя
их все больше и больше, выпалил:
- Товарищ майор! Товарищи! А знаете ли вы, что вот этот вот, изобра-
женный на плакате гражданин, вот этот, с позволения сказать, слепец-про-
виденциалист Ричард Иванович Зоркий - на самом деле никакой не слепой, а
таковым только прикидывается!..
И они, все трое, прямо аж так и вздрогнули!
- Да что же это вы такое говорите?! - растерянно пробормотал дорогой
товарищ майор.

Глава шестая Ричард Иванович опять исчезает

Падал розовый снег. Ажурные, из тончайшей папиросной бумаги пятико-
нечные звездочки, кружась и перепархивая, опускались на мостовые самого
родного и самого неизбывного города во всей Вселенной.
Даже сквозь розовые очки было видно, что и этот Ленинград обречен.
Там и сям зияли пустыми глазницами остовы зданий. С закопченных стен
пластами осыпалась штукатурка, обваливались карнизы. Беззвучно, как в
кинохронике Блокады или в кошмарном сне.