"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

на углу бывшей улицы Знаменской и все того же, с детства мною нелюбимого
проспекта 25-го Октября.
И опять повалил розовый такой невзаправдаший снег.
Хорошо помню, как я подставил ладонь и снежинки все падали, падали на
нее, падали и не таяли, елки зеленые...
Господи, стоит только глаза закрыть, - и все как наяву!.. И аккуратно
располовиненный космическим лазером торт станции метро "Площадь Восста-
ния", и Московский, с заколоченными крест-накрест дверьми, вокзал, и
баррикада поперек Лиговки... А у памятника Александру III - в просто-
речьи "комода" - нацеленная в небо притиворакетная установка...
...и пока я, чертыхаясь, выковыривал эту самую пулю из живота, они
опять выскочили из подворотни - весь забинтованный генерал-капитан и три
генералиссимуса с телефонными катушками...
А потом еще это шествие.
И опять было утро. И под ногами похрустывал целлофановый ледок, а вы-
соко над головой невидимый "стеллз" тянул за собой четыре инверсионных
полосы, розовых-розовых в лучах восходящего солнца.
Они шли одной бесконечной нестройной колонной, как-то очень уж неуме-
ло, не в ногу. В общем-то, называя вещи своими именами - попросту "кана-
ли", как скоты на забой, в сторону Большого дома - троцкистско-борода-
тые, при галстуках и, - что совершенно сразило меня - все, как один в
черных сатиновых нарукавниках!
По обеим сторонам Литейного стояло оцепление. Через каждые пару шагов
- по дусику с "калашниковым". Контингент двигался молча и лишь усталое
тысячеподошвое шарканье нарушало рассветную тишину.
- Куда это их? - как всегда невпопад, спросил я конопатого, в серой
каракулевой папахе маршала с китайским гранатометом на плече.
- Так ведь леший их маму знает, - пожал плечами маршалок. - Нам на-
чальство не докладывает. Может, к Богу в рай, а может, и вовсе - в Лева-
шово. А то куда же еще, ежели в ту сторону?..
И снова меня попросили предъявить документики. На этот раз трое в
штатском. Все в черных очках и габардиновых плащах без хлястиков. Долго
и с явно выраженным недоумением они по очереди вертели в руках несусвет-
ный паспорточек. Листали, переглядывались, перешептывались.
- Вы это... вы на свет посмотрите, - робко посоветовал я.
И вот, наконец, кульминация. Так сказать, апофеоз моих "бродяжьих"
воспоминаний.
Скверик у Спасо-Преображенского собора. Кусты бутафорской сирени,
скамейка и на ней я, Тюхин. Я сижу, вытянув усталые, босые ноги, заложив
лишенные ногтей кисти рук за голову. Я сижу и смотрю, как к соборной па-
перти - ограда с бронзовыми турецкими пушками куда-то исчезла - один за
другим мягко подкатывают черные лимузины.
Вот водитель в ливрее, обежав машину, распахивает правую переднюю
дверку и на свет Божий появляется очередной ответственный товарищ.
Строгий, темного цвета костюм, ослепительно белая сорочка, со вкусом
подобранный галстук. И, конечно же, лицо! - розовое такое, хорошо выбри-
тое, без единой морщиночки.
Новоприбывший быстрым, почти неуловимым движением обдергивает пиджак
и, перекрестившись, поднимается по ступенькам.
Из собора доносится хор. Певчие из Мариинки, прошу прощения, - из Ки-