"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

нием отмечаю я, Тюхин. - Так, что-ли, по-твоему? - И снова смешок, скри-
пучий, мохнатый какой-то. - А ну, как не поймают?! Ты с ним говорила?
- Нет еще.
- Почему?
- Боюсь!
- Не надо бояться покойни...
- Все равно - боюсь! - перебивает моя отчаянная. - О, если б ты знал,
каково это - спать со жмуриком!
По спине моей бегут тарантулы ужаса: это что... это они... обо мне?!
- Все мы в каком-то смысле - жмурики, - философски замечает ее зага-
дочный папа. - И все-таки, моя дорогая, - надо! Другого выхода, уверяю
тебя, нет. Все варианты просчитаны.
От волнения у меня перехватывает горло. Я склатываю комок, да так
громко, что Идея Марксэновна вздрагивает.
- Кажется, нас подслушивают, - говорит он. - Ну что - решилась?.. Ну
- быстро, быстро! Придешь?
Она стонет:
- Что ты со мной делаешь, о-о, что ты делаешь!..
- Последний раз спрашиваю: придешь или нет?
- Уходи, умоляю! Они уже засекли твой номер...
- Значит, договорились?
- Да, да, да! - Она хлопает трубкой и бессильно оседает на пол. Хоти-
те верьте, хотите нет, но это, кажется, обморок!..

Глава десятая Марксэн почти не виден

Идея Марксэновна ходила по кухне, заламывая руки. Такой потерянной,
по-девичьи беззащитной я еще не видел ее.
- Что вы делаете со мной, что делаете?! - в отчаянии вопрошала моя
сожительница - сугубо духовная, подчеркиваю! - Ты понимаешь, Тюхин, в
чем ужас: ведь я же до сих пор по-своему люблю его!.. Ах, да причем
здесь твой Шизый?! Ну мой, какая разница... Папу, папу люблю, Тюхин! И
вся трагедия в том, что во мне происходит смертельная схватка между мои-
ми дочерними чувствами и чувством гражданского долга. С одной стороны, я
обязана, понимаешь, Тюхин: о-бя-за-на сообщить о нашем свидании товарищу
Бесфамильному, с другой...
- Ну так и не сообщай, елки зеленые.
- Ты думаешь? - оживилась она. - Ах, Тюхин, ты даже представить себе
не можешь, какой он - мой папа! Умница, душка, мягенький такой! А
сколько теплоты, обаяния! И знаешь, Жмурик, он ведь очень-очень старый.
Ты даже представить себе не можешь - какой старый! Веришь ли - он был
свидетелем и очевидцем трех полетов на Марс и двух мировых революций!..
Ах, Тюхин, чего он только не навидался на своем тутошнем веку. Мой бед-
ный несчастный лохматик!.. О-о!..
О это "о"!.. Она ведь от меня, от Эмского, переняла это восклицание.
Специфично-поэтическое. Милая, наивная!.. О, если б ты только знала, ес-
ли б только представить себе могла!..
Строчки плывут в окаянных глазах моих, буквы двоятся...
- Ну да, ну да, - с присущей Тюхину способностью опошлить все на све-
те, шепчу я, - он же - свидетель, а свидетелей было принято убирать во