"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

вал к Шизой: "Идусик, не опоздаем?"...
Идея Марксэновна, чистившая маузер, упорно отмалчивалась.
- Но там же охрана, сигнализация... Ты что, ты будешь снимать часово-
го?.. А глушитель?! У тебя есть глушитель?..
Моя хорошая только презрительно кривила губки.
В 03.05, когда со всей очевидностью стало ясно, что мы уже опаздыва-
ем, то есть происходит то, чего я всю жизнь не терпел делать сам, а уж
тем более - не прощал другим, она наконец передернула затвор.
- Что, встреча отменяется? - не выдержал я.
- Терпение, Тюхин! Выдержка, спокойствие и терпение, - засовывая мау-
зер в кобуру, сказала Идея Марксэновна в кожаной тужурке, в косынке, в
белых тапочках. И встала со стула и, посмотрев на будильник, нахмурила
упрямые брови. - А вот теперь - пора! Заходи, Тюхин. Заходи и закрывай
дверь на крючок.
И я зашел и закрыл. То есть сделал то, что делал каждый вечер, когда
мы ложились спать (и оба - как выяснилось из телефонного разговора - с
ужасом, потому что в одну не шибко прекрасную ночь я вдруг обнаружил,
что ее интимное местечко крепко-накрепко зашито суровыми нитками, как
были зашиты злосчастные глаза Ричарда Ивановича...).
Итак, я зашел в ее светелку и закрыл дверь на крючок. На будильнике
было 03.03. Идея Марксэновна подошла к окну, стекла которого, как вы
помните, были выкрашены белой больничной краской, она щелкнула задвижеч-
кой и открыла ставни на себя.
В лицо пахнуло сыростью. Она вылезла в окно и снизу, из темноты, про-
тянула мне, курослепому, руки:
- Спускайся, тут невысоко.
Осторожно нащупывая ступеньки, я слез на землю. Тут как раз взлетела
осветительная ракета, я огляделся и в очередной раз не поверил глазам
своим.
Окно, из которого я только что выбрался, каким-то совершенно необъяс-
нимым образом превратилось в окошечко строительного вагончика на коле-
сах. Заляпанная известкой стремянка была приставлена к нему. Вагончик,
покосившийся, с выломанной дверью и весь издырявленный пулями, стоял в
бурьяне, в двух шагах от водоема, узнать который не представляло ни ма-
лейшего труда. Это был пруд Таврического сада. В трепетном свете ракеты
я узнал и контуры дворца за ним, и деревянный мостик, тот самый, с кото-
рого в детстве кормил уток. Дул ночной, пахнущий Охтинским химкомбина-
том, ветер. Шуршала мокрая листва чудом уцелевших деревьев. Когда мы пе-
реходили мостик, сырую тьму вспорола еще одна "свечка". Ракета с негром-
ким шпоканьем вспыхнула над развалинами кинотеатра, я споткнулся, ухва-
тился за перила и... обмер. Широко раскинув руки, он лежал на воде лицом
вверх, уже вздувшийся малость, все в том же черном фраке, в бабочке, все
такой же безглазый, только теперь уже и без усов. Один из моих обидчиков
- брат-близнец Брюкомойников был мертв.
Шизая дернула меня за рукав. Мы прошли еще метров десять по берегу и
свернули в заросли. Под ногами затрещали ветки. Мы продрались сквозь
кустарник и тут, на маленькой полянке под дубом, Шизая остановилась и
прислушалась.
Скажу честно, когда она вынула из кобуры свою "пушку", сердце у меня
встрепыхнулось. Я уже начал было: "Отче наш, иже еси...", но Идея Марк-