"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Лоцман Кид (Авт.сб. "Последнее путешествие полковника Фосетта")" - читать интересную книгу автора

снова говорил. Даже погружаясь с ультрагидрофоном под воду, он не
переставал говорить. Рыбы к нему привыкли настолько, что не обращали на
него внимания. А он кружился вокруг них, подслушивал самые интимные
секреты, тут же выбалтывал их вслух и читал стихи.
Одинокое человеческое тело тихо скользило в призрачной синеве над
колышущимися лесами водорослей, под темными трещинами расселин. Вверху над
ним колыхалась ртуть, внизу мелькали тени птиц, от которых шарахались
сонно стоявшие рыбы. Но человек говорил, и рыбы слушали чеканные строфы
Шекспира, белые стихи Теннисона, завораживающую музыку стихов Киплинга и
Суинберна, странные ассонансы Броунинга. Рыбы выплывали из темных гротов,
покидали пышные рощи водорослей. Человек слушал рыбьи сплетни и говорил,
говорил, говорил.
Плотно позавтракав жареным черепашьим мясом и печеным папоротником,
Линдаль, как обычно, взвалил на плечо ультрагидрофон, взял ласты и
спустился к морю. Дул теплый утренний бриз. Стеклянные водяные блохи
забрались далеко на сушу. Это предвещало непогоду, но Линдаль решил
рискнуть. И без того четыре дня подряд шли дожди. Он с тоской вспоминал о
долгих часах, проведенных в хижине. Линдаль столкнул шлюпку на воду,
вставил весла в уключины и поплыл на подветренную сторону. Когда он огибал
далеко выдающийся в море мыс, всплыло солнце. Море заиграло мириадами
слепящих точек, Линдалю стало тепло и захотелось спать. Он зачерпнул
пригоршню воды и плеснул на глаза. Мир исказился, окрасился в радужные
тона.
Далеко в море Линдаль заметил стаю чаек. С пронзительным писком и
гортанным криком они носились над каким-то неподвижным предметом. То
садились на воду, сложив крылья, то опять подымались в воздух.
"Это неспроста, - подумал Линдаль, - похоже, там что-то есть. Может
быть, дохлый кит?"
Он поплыл к месту, над которым кружились чайки. Но это был не дохлый
кит. На поверхности воды колыхалась исполинская зеленая туша кальмара.
Животное умирало. Окраска его из зеленой стала ярко-пурпурной, потом
нежно-кремовой. Время от времени бессильно поникшие щупальца поднимались и
пенили воду, как винты океанского лайнера. В огромных, как иллюминаторы,
человечьих глазах застыла смертная тоска и мука. Линдалю казалось, что
спрут смотрит именно на него с мольбой и надеждой. Но что он мог сделать?
Как видно, какой-то важный орган животного был поврежден, и оно не могло
уйти под воду. Чайки отпевали его заживо. Он, может быть, еще на что-то
надеялся, в мольбе протягивая толстые, как водосточные трубы, щупальца,
жалобно разевал страшный клюв, но чайки уже видели, что исполин обречен.
Линдаль столкнул за борт ультрагидрофон и осторожно вытравил канат,
потом надел очки, укрепил наушники и осторожно нырнул с кормы. Зеленоватая
вода была удивительно прозрачна. Колоссальные присоски с острыми когтями
выглядели еще более страшно, а сами щупальца были толщиной с хорошее
бревно.
Здесь тоже готовились к шумному пиршеству. Стаи морских ласточек
проносились у самого хвоста, похожего на оперение торпеды. Золотая макрель
держалась на отдалении, но было видно, что она готова принять живейшее
участие в предстоящем дележе. Уродливая рыба-хирург уже покусывала
угасающего гиганта, а яркий, наглый морской петух ухитрился оторвать
кусочек мяса.