"М.Емцев, Е.Парнов. Чудесный синтез" - читать интересную книгу автора

фантастических неологизмов! Попробуйте их убрать, и вся повествовательная
ткань увлекательного романа рассыплется. В чем оке здесь дело? Нет ли
какой-то потаенной обратной связи между поэзией человеческих отношений и
этим величественным фоном, на котором развертывается грандиозная эпопея эры
Великого Кольца? Эта обратная связь и является одним из главных орудий
творческой лаборатории Ивана Антоновича Ефремова. Ее трудно определить,
далеко не всегда она прослеживается достаточно явно... Но истоки ее более
или менее ясны. Она рождается на стыках поэзии и науки, как зародыш новых
путей познания мира синтетическим методом науки и искусства. Отсюда оке
проистекает и удивительная реальность, неожиданное правдоподобие самых порой
фантастических сцен.
Лучшая, на наш взгляд, глава романа, повествующая о Тибетском опыте,
оставляет не менее сильное впечатление, чем рассказ "Олгой хорхой": просто
нельзя поверить, что это "только" выдумано, а не взято из жизни. И
опять-таки весь секрет в чудесном синтезе. Вековая и никогда не покидающая
человеческое подсознание мечта о бессмертии, стихийное влечение к
невозможному, жажда идеальной, самой совершенной любви - все эти могучие
аккорды отзываются в душах читателей. Так создается настроение, тонкое и
чуткое, как струна. И чтобы не спугнуть, не расстроить его, нужно
максимальное приближение к действительности. Оно достигается за счет
блестящего видения самых мельчайших деталей, неотличимой от "строгой" науки
наукообразности. Но даже всего этого было бы мало, если бы писатель ошибся
только в одном: в выборе пути, по которому должно идти познание. Там, где
кончается власть художника и интуиция поэта, начинается ученый. И, улавливая
идеи, которые носятся е грозовой атмосфере сегодняшней теоретической физики,
доктор наук Ефремов дает в руки Рен Боза власть над временем и
пространством. Чуть-чуть переиграть, сказать на одно слово больше,
попытаться ярче обрисовать то, что вообще нельзя передать на человеческом
языке, - и очарование тайны разлетится.
Вот он, приблизительный многоступенчатый механизм создания моста через
невозможность, музыки дальних сфер и звездной тоски. Да было ли оно, это
великое мгновение? Или все одна только иллюзия, прекрасная галлюцинация,
оставившая в зале Тибетской обсерватории запах далекого, как безвременье,
океана? Мы так и не узнаем об этом, как не узнали и герои романа. Так
создается эффект присутствия, так повелительно и незаметно читатель
вовлекается в развитие действия, как соучастник, а иногда и как творец.
Элемент недосказанности позволяет конструировать возможные события в
зависимости от индивидуальных особенностей того или иного читателя. Вот
почему не смолкают споры вокруг произведений Ефремова. И не будут смолкать.
Ведь очень редко можно сказать, кто прав на поле битвы, где схлестнулись не
только интеллекты и вкусы, но и характеры.
Роман "Туманность Андромеды" породил целый поток эпигонской литературы.
Мало кто из фантастов избежал в своем творчестве влияния этого
замечательного произведения. Одно время казалось, что фантасты долго еще
будут находиться в плену ефремовского "местного колорита". Однако этого не
произошло. Очень скоро выяснилось, что подражать Ефремову нельзя. Даже
наиболее талантливые попытки выглядели в лучшем случае пародиями. Вероятно,
это закономерно. "Туманность Андромеды" не только явилась той блистательной
гранью, которая отделила зарождавшуюся тогда молодую советскую фантастику от
фантастики ближнего прицела, но и сама явилась эпохой в развитии фантастики.