"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Душа мира" - читать интересную книгу автора

на открыты невидимым потокам кондиционированного воздуха,
реющего в кабинете. Сижу я уверенно и непринужденно. Выраже-
ние лица спокойное, внимательное, чуть напряженное. Я знаю,
конечно, что такую мину не любят. По ней легко предположить,
что ты в душе ругаешь собеседника. Но мне приятно сидеть с
такой ханжеской физиономией в Институте телепатии. Пусть
угадает, черт бровастый, что я про него думаю!
Ермолов опускает глаза и откладывает часть бумаг в сторо-
ну.
- Так, - говорит он, придавливая документы прессом, слов-
но ставя одну тяжелую мраморную точку. - И, наконец, эта ва-
ша эпопея в Комитете по делам изобретений.
Эпопея... Я оценил величину пренебрежительной иронии,
вложенной в это слово...
Комитет... комитет... Много стали, бетона и стекла. Тыся-
чи сосредоточенных, вылощенных сотрудников, неторопливо сну-
ющих по длинным коридорам. Ненавязчивый шум логических ма-
шин. Внешне спокойная однообразная работа: очередную заявку
на изобретение перевести на машинный язык, передать на обра-
ботку электронному мозгу, полученный ответ сформулировать и
сообщить автору. Ничего особенного, и, главное, никаких оши-
бок. Машины помнят все, что было сделано по данному вопросу
до и после рождества Христова. У них не случается промахов,
объективность их выше всяких подозрений.
И все же я все время чувствовал, что на меня смотрят сот-
ни, тысячи человеческих глаз. Широко открытые, юные, с блес-
тящими белками, старческие, потухшие, в красных прожилках,
лукавые, томные глаза женщин и нетерпеливые глаза деловых
мужчин. Они настаивали, требовали, молили. Каждая заявка бы-
ла как обнаженное человеческое сердце. Она пульсировала и
трепетала. Смотри, я тоже умный! Я тоже оригинальный и на-
ходчивый! А я вот что придумал! А я!.. Я!..
Поток изобретений нес с собой не только новые идеи, новые
талантливые догадки. Вместе с ним в наш маленький небоскреб
выплескивалась пена неистового человеческого самолюбия...
И вот однажды у нас появился Эри. Его имя было нелепым
сокращением слова Эрик. Потом я предлагал в качестве аббре-
виатуры букву "Э". Все нашли, что это пошло. Почему, мне
никто не мог объяснить.
Сам Эри, как и его имя, не производил внушительного впе-
чатления. Густые черные волосы, хронический насморк и оправа
очков времен войн Алой и Белой розы. Он вошел в комнату, за-
цепившись за совершенно гладкий стык пластикового пола, за
который никто никогда не цеплялся, растерянно огляделся и
издал какой-то невыразительный звук. Кажется, "эээ".
Ему повезло. Я был в кабинете один, и поэтому никто не
прыснул в кулак, не вскочил со стула с преувеличенной любез-
ностью и смешинками в глазах и не высыпал град ненужных воп-
росов на странного посетителя. Я подождал, пока парень нем-
ного освоился, и спросил: