"М.Емцов, Е.Парнов. Только четыре дня" - читать интересную книгу автора

над нами горело, мерцало и переливалось, снег в полях за черными обочинами
темнел и темнел. Он говорил, какая нам привалила удача. Необыкновенная,
потрясающая удача. Вещество обладало чудесными свойствами. В нем таилась
грозная разрушающая сила. В нем было еще что-то, о чем мы могли только
догадываться.
"Нужно пробовать, - говорил он, - нужно смелее пробовать. Мы должны
стать эмпириками, слепыми эмпириками, которые владеют единственным орудием
исследования - методом тыка".
Ветер развевал его шарф, от холодного воздуха порозовели щеки, взгляд
сделался пронзительным и чистым. Я любовалась им, его задором и энергией, он
казался мне юношей, совсем-совсем молодым.
И вот здесь, в эту минуту, мы увидели седого пса. С трудом различимый
живой комок полз по темному снегу. Никто не крикнул нам - уйди, никто не
предупредил, что с этой минуты для нас начнется другая, сложная и запутанная
жизнь.
Мы остановились. Пес прополз несколько метров, приподнял голову и слабо
заскулил. Возможно, у него была парализована нижняя часть тела или он просто
очень сильно ослабел от голода и холода. Мы спрыгнули в кювет и взобрались
на, снеговое поле. Какой это был жалкий зверь! Это был неповторимо жалкий
зверь! Глаза его гноились, шерсть местами облезла, обнажив кровоточащие
язвы. Эта немыслимая грязно-белая шерсть вызывала тошноту. Когда мы подошли,
он уже не мог поднять голову, упавшую на передние лапы. Только изредка
взмахивал похожим на мокрую мочалку хвостом. Мне сразу захотелось уйти. "Он
больной", - сказала я и отступила. "Нет, он не болен. Это старость. Смотри и
запоминай. Это я, это я сейчас так ползу по жизни".
Я возмутилась. Не помню точно, что я ему сказала, но там были слова:
"ханжество", "лицемерие" и еще что-то довольно обидное.
"Вы посмотрите на себя, - говорила я. - Прекрасно одетый, упитанный,
розовый, с молодыми глазами человек оплакивает свою горькую судьбину.
Смешно!"
"Не смешно, а грустно, - сказал он, - я чувствую себя именно таким вот
несчастным псом. А как я выгляжу, это совсем другой вопрос".
Затем он наклонился и поднял собаку. Мы повернули назад, к институту.
Он нес собаку на руках, крепко прижимая ее к груди.
В лаборатории он сам вымыл и вытер ее, обработал язвы заживляющим
раствором Флемминга. Я только ассистировала. Когда пес был накормлен и
устроен в лучшей камере вивария, ему была сделана инъекция слабого раствора
нашего препарата.
"Я сам буду делать уколы, - сказал он. - Опыты с этой собакой я проведу
своими руками. Я чувствую, что она недаром попалась на моем пути".
Он, как всегда, оказался прав, хотя поначалу я думала, что пес
подохнет. Когда я пришла на другой день в виварий, Седой пластом лежал в
своей клетке. Он не отзывался на оклики, не реагировал на еду и питье. Уколы
тем не менее продолжались.
А уже через неделю Седой приветствовал пас веселым лаем, бросался на
грудь и норовил лизнуть прямо в лицо. Это было поразительное превращение! К
собаке вернулись здоровье, и сила, и веселость. Мой друг был счастлив, его
переполняла сдержанная гордость, тихое торжество.
Конечно, многое в этом успехе зависело от Случая, обязано Случаю,
рождено Случаем. Но ведь и Случай дается только тем, кто его заслуживает...