"Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизёра " - читать интересную книгу автора

Мейснера, бросившись на него, кольнул его ножом в плечо - хотел помешать ему
защищаться; но поскольку Мейснер сидел неподвижно, обмякнув, и только
какими-то отрывистыми горловыми звуками пытался объясниться с захватчиком,
укол оказался зряшным. Человек, спустившийся по веревке, на мгновение замер
в растерянности и даже как бы устыдился, видя, что пленник и пальцем не
шевелит. Из плеча Мейснера медленно вытекала кровь, но даже кровь казалась
усталой и обессилевшей и быстро остановилась.
Им пришлось потрудиться, чтобы вытащить его из пещеры и спустить вниз.
Конечно, они могли просто сбросить его вниз, но это означало бы упростить
дело и месть, испортить весь смак приключения.
Первый час он пролежал на животе, руки были связаны за спиной тонкой
пружинистой веревкой, предплечья плотно прижаты к телу, и потому грудь
натужно выпирала странной кривой линией. Дыхание вырывалось у него
протяжными стонами, ему было очень больно, но он не хотел этого показывать,
а хотел просто умереть или поскорее уснуть.
Они сидели вокруг и время от времени пинали его в низ живота, но потом
поняли: так ему недолго и ускользнуть от них. Он потерял сознание, и им
редко удавалось приводить его в чувство, даже когда они прижигали ему
тыльную сторону ладоней.
Тогда они развязали веревки.
Долина была клинообразной формы. У острия клина вершины скалистых стен
сближались друг с другом. Здесь в плохую погоду часто прятались овцы.
Расширявшимся концом ущелье было обращено к югу.
Отсюда начинался лес, который тянулся на много миль, лишь кое-где
перерезанный рекой или пашнями.
Горы сохранились и по сей день. А вот лесов почти не осталось. Однако
на гравюре 1822 года еще видно, какие могучие леса были в этих краях.
Художник Франц Кромер называет эти места "романтическим ландшафтом".
А в пещере сейчас валяется только полусгнивший труп какой-то кошки.
Теперь он сидел у костра, связаны у него были только ноги. Вокруг шеи
свободно болталась петля веревки, конец которой держал караульщик.
"Попытаешься бежать, мы тебя медленно удавим", - сказали они.
Теперь он мог медленно есть. Его рот проделывал жевательные движения, и
те же движения проделывали губы караульщиков - только они при этом ничего не
ели.
- Сознайся, - говорили они с наигранным превосходством. - Сознайся, что
ты нас обманывал, объясни нам все!
Мейснер продолжал спокойно есть. Он немного пришел в себя - к нему
вернулось спокойствие. Он сознавал, что в его присутствии они чувствуют себя
неуверенно, хоть и решили его убить.
- Поскольку я умру, я не могу солгать, - говорит он. - На пороге смерти
ложь расширяется в объеме, ее невозможно из себя выдавить. Ложь в смертный
час удваивает вечные муки лжеца - никому из людей такого не выдержать.
Они слушали молча. Горел костер, они были далеко от дома, а он был
чужак и знал больше их, хоть ему и предстояло умереть.
- В Вене, - продолжал Мейснер, - при дворе императрицы был человек,
который собирал лживые слова, сказанные на смертном одре. Ему щедро платили,
и он вел долгие разговоры с умирающими, прежде чем к ним вводили
родственников и священника. А потом он говорил от имени умирающего. Всего за
два года его спина согнулась так, что он мог губами коснуться собственного