"Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизёра " - читать интересную книгу автора

всякого, кто не был "местным", всякого чужака, всякого, кого при первой же
беглой проверке нельзя было отнести к какой-нибудь определенной, знакомой
категории. Цифра чудовищная, к тому же на самом деле она наверняка гораздо
выше, поскольку многих убивали, не ставя об этом в известность центральные
власти. О том, сколько местных жителей было убито чужаками и прочими
злодеями, никаких сведений нет: разразившаяся через несколько лет война
стерла эту часть картины. К тому же, может статься, многие добровольно
покинули здешние края.
Сколько человек убили в 1793 году, мы не знаем. Об этом периоде нам
известно только одно - Мейснер весьма успешно странствовал в этих краях
весной 1793 года. Он выжил.
Мейснер первым вошел в дом. Ткач следовал за ним как тень, время от
времени беспокойно оглядываясь на пустынный двор, словно боялся, что кто-то
набросится на них сзади. Но двор был пуст. А перед ними оказалась одинокая
женщина. Она стояла у печи, вероятно собираясь подбросить в огонь еще одно
полено, но, увидев пришельцев, застыла с открытым ртом.
- Мир вашему дому, - тихо пробормотал Мейснер, остановившись на пороге.
Ткач осмотрительно держался позади.
Ничего не ответив, женщина стала медленно распрямляться, и на ее лице
появилось отчужденное выражение.
- Я вижу, ваш муж в поле, - продолжал Мейснер.
Напряженная настороженность на ее лице усугубилась, полено скользнуло в
огонь. Женщина стояла теперь совершенно прямо.
Ткач осторожно высунул голову из-за спины Мейснера. Мейснер, не
оборачиваясь, занес руку назад и чуть наискосок; удар тыльной стороной
ладони пришелся по лбу Ткача. Ткач отшатнулся и с этой минуты замер, не
шевелясь, за спиной Мейснера.
Женщина по-прежнему молчала.
Ткачу было пятьдесят. Он был слабосильным и хилым, и когда о нем
упоминают в связи с Мейснером, его частенько называют "недоразвитым". Однако
мозг его был достаточно вместительным, чтобы вместить в себя доверие и
робкие зачатки сомнения.
"Теперь", - подумал Мейснер.
Очень медленно и осторожно взялся он за рукоятку ножа, торчавшего у
него за поясом на животе и почти скрытого густыми складками одежды. Он
медленно извлек нож и выставил его лезвием вперед. Увидев нож, женщина
открыла рот. Но тут же закрыла его и замерла, не отрывая взгляда от острия.
Ткач ножа не видел.
- Мы хотим, есть, - тихо сказал Мейснер. - Нам нужны, пять лепешек и
колодезная вода.
- Да, - тихо ответила она.
- Мясо мы едим тоже, - прежним тоном продолжал Мейснер.
В окно ворвался луч солнца: на лезвии насмешливо и шаловливо заиграл
солнечный зайчик. Женщина поглядела на них, увидела глаза Мейснера. Она
понимала теперь, что он не шутит.
- Я принесу, - сказала она.
Мейснер медленно уронил руку. Нож исчез в складках одежды, он
улыбнулся. И, не оборачиваясь, сказал Ткачу:
- Пойди, возьми хлеба. Господь дает нам хлеб руками этой женщины.
Женщина по-прежнему не двигалась с места. Теперь Мейснер открыто