"Асар Эппель. Смятение несуразного немца" - читать интересную книгу автора

- "Шаланды, полные фекалий..."

И пошло. Особенно, когда в отделе кадров, который он посетил при
поступлении на какую-то работу, плюгавый особист с носом, забитым полипами,
сказал ему, красивому высокому человеку:
- И как же ты, фриц, уцелел?
Он даже сочинил тогда:

Покуда диссидент зловредный
На власть советскую ворчал,
За ним повсюду Ленин медный
С тяжелым топотом торчал...

В ванной стали умолкать краны, и Грурих приготовился отлипать от
простыней.
Когда он из ванной вернулся, она сидела и мазалась кремом. Теперь до
нее будет не дотронуться. Застегивать молнию, касаясь женщины в креме!
Кремироваться по причине женщины!
Их встречи, их липкие постели, их разглядывание себя в гостиничном
зеркале продолжаются, а он, между тем, прогрессирует в своих несуразных
идеях. Уловив, что дело идет к нехорошему, она пытается его отвлечь, а он
при каждой встрече все навязчивей настаивает на операции.
На прогулки он не ходит, в гостиничный ресторан тоже - еду заказывает в
номер. В основном читает журналы, валяется в постели, глядит в гостиничное
окно и сновидит шлаковый бережок с долгим вдоль него заборчиком.
Вот, скажем, он глядит в окно, устроив портьеру таким образом, чтобы в
заоконном несимметричном пейзаже образовалось равноподобие с отражением в
придвинутом гостиничном зеркале. Двигать к окну тяжелое вертикальное зеркало
невероятно трудно. Вдобавок он огорчается, что из ушедшего со своего места
зеркала исчезают рассохшийся паркет и давняя курортная муть, а уж
прельстительных безупречных тел - как ни всматривайся - не увидишь. Зато
зеркало приспосабливается таким образом, чтобы отражение в нем составило с
фрагментом заоконного пейзажа симметричную композицию, и тогда его
привлекает место, где зеркальный край получившегося меланжа перестает быть
объектом зрения, а сливается с пейзажем. Он теперь есть как внутренность,
как скрытый за обольстительной кожей человечий потрох... В симметричном
заоконном - таково устроенном пейзаже - прочерчена красивая тропинка. Она не
вьется. Все, что вьется, несимметрично. Отклонив слегка голову, он радуется
достигнутой тропиночной прямизне и бормочет: "Теперь все равноподобно".
Внезапно на тропинке появляется Сивилла с каким-то прихрамывающим
мужчиной. Этого человека он уже примечал в холле и всякий раз почему-то
досадовал. Однажды они даже раскланялись. У хромого был тяжелый взгляд и
длинные пальцы тонких рук.
Да! По тропинке шла Сивилла. Рядом с ней высокий хромой человек. Уж не
Гефест ли? Или, может быть, Байрон? Или хромец Тамерлан? Платье на ней,
которое в первый день. Под платьем, как тогда, не было ничего. Угадывался
замочек молнии, готовый поехать вниз.
И он предполагает: что ей с ее изъяном удобнее существовать в хромом
мире курортного Тамерлана, и его досаду скорей вызывают телесные дефекты
обоих, чем ревность.