"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора - Ты отвлекся, - сказала она.
- Я слушаю. - Но ты отвлекся. - Вовсе нет. - Вовсе нет, - передразнила она. - Не думаю, что в этом был какой-то великий замысел, - сказал я, - в котором и заключался весь смысл. Это и есть настоящая власть. Возможность творить совершенный произвол. Это придает ему еще больше могущества - возможность женить кого угодно на ком угодно без малейшего рационального основания. Перекраивать человеческие судьбы из-за одного его каприза. Понимаешь? - Спорим, он просто бросил кучу имен в шляпу и стал вытягивать. Им еще повезло, что он поженил мальчиков на девочках. - Она задумалась об этом. - В своем роде это абсолютное зло. - Вот как? - Да, - заверила меня она, - вот как. Я знаю. Я видела зло, - тихо проговорила она, - не абстрактное зло, а конкретное и осязаемое. Я знаю, что такое зло, и могу тебе сказать наверняка: оно не в том, чтобы лежать на этой кровати в одних сапогах и пить с тобой красное вино. Здесь им даже не пахнет. - А четыре тысячи человек, которые слепо отдают себя во власть чьих-то решений, - может, в них зло? - Это не зло. Это вера. - И где кончается одно и начинается другое? Она повернулась на бок и закрыла глаза. имел представления, что она имеет в виду. Мы заснули, так и не занявшись любовью. Ранним утром я проснулся от пинка сапогом и, подумав, что, может быть, стоит закрыть окно, встал, но было по-прежнему так тепло, что я оставил окно открытым, а потом в темноте стянул с Энджи сапоги и накрыл ее простыней. Я хотел было забрать у нее плюшевого мишку, которого она крепко прижимала к себе, но она пробормотала во сне: - Я серьезнейшим образом советую тебе не пытаться встать между мной и моим мишкой. Сидя в темноте на кровати, я заметил, что белая роза, которую мне днем подарили в Люксембургском саду, не лежит больше на столике у двери в ванную, а стоит в откупоренной бутылке вина. У меня не было представления, зачем и когда Энджи засунула розу в вино, но поскольку в бутылке еще что-то оставалось, то утром, когда мы проснулись, белые лепестки приобрели глубокий и насыщенный розовый цвет. К следующему вечеру она переселилась ко мне. Я никогда не дурачил себя верой, что это любовь, несмотря даже на эту дурь про корейского пастора, назначившего нас близнецами по духу. Возможно, если бы я хоть на мгновение решил, что это любовь, то полностью отказался бы от всего этого. С моей стороны было желание овладеть ею; она мне это позволила. С ее стороны было желание выжить; я спас ей жизнь. Это стало моей специальностью. Я был апостолом романтики. Каждый раз, когда мне требовалось оправдать собственное существование, я мог вынуть из кармана ее жизнь и сказать: |
|
|