"Стив Эриксон. Амнезиаскоп" - читать интересную книгу автора

времени, как Вентура завершает объяснения, земля разверзается, и всё кубарем
летит в огненные расщелины и заглатывается кратерами размером с Лонг-Бич -
люди, звери, здания, негодяи-кинопродюсеры, обдурившие его на две с
половиной тысячи долларов много лет назад, - всё, кроме его проклятой
машины, которая является космическим тотемом и нашим единственным шансом на
спасение. В этом толковании планетных метаморфоз Вентурескно не то, что
теоретический апокалипсис Вентуры неизбежен, а то, с каким абсолютным
ликованием он об этом повествует; в сердце своем Вентура верит, что
человечество слишком надменно и загублено, чтобы безнаказанно продолжать
свое существование. Он ждет не дождется, когда мы все будем поставлены на
место, где бы оно ни было. В конце концов, сколько бы лет ни прошло и куда
бы они нас ни вывели, моя дружба с Вентурой останется на своем месте, там,
где мы были с самого начала. Когда я был в этом городе никем, писателем,
едва фиксирующимся чужим сознанием, Вентура, самый известный критик города,
написал рецензию на мою книгу. Это была не только одна из самых умных
рецензий, когда-либо написанных о моих книгах, но и самая щедрая, плюс в то
время он не мог извлечь и маломальской выгоды из того, что поддержал
потенциального соперника. Но этого требовал его кодекс интеллектуальной
честности. Он предлагает мне свою щедрость снова и снова, опять и опять, и я
не знаю никого - если проникнуть за фасад мистической жесткости, который он
возводит, - у кого сердце распахнуто шире, чем у Вентуры, никого - когда он
приперт к стенке и выхода нет, - кто рассмеется звонче, когда из его
собственного притворства выпустят воздух. Чудак и провидец, он пишет статьи,
которые могут быть на две трети нелепицей, а на одну треть состоять из идей,
о которых еще никто не задумывался и не говорил такими словами. Иначе
говоря, состоящими из абсолютно оригинальных мыслей. У кого еще в наше время
бывает одна абсолютно оригинальная мысль из трех? У кого еще бывает хоть
одна из двадцати трех? Та же страсть, что околдовывает тех, кто любит
Вентуру, чертовски бесит других, особенно самопомазанных блюстителей
нынешнего духа времени; это страсть, которая никогда не сдается и не
принимает капитуляции от других. Страсть Вентуры проводит черту в песках
нашего времени. Люди становятся по одну или другую ее сторону, но никто не
может стоять на черте.

В последний раз карьера романиста сверкнула передо мной в Нью-Йорке,
прежде чем совсем исчезнуть в темноте. Меня радушно пригласила одна
нью-йоркская художественная группа провести чтение в Сентрал-Парке вместе
еще с одним автором; все расходы были оплачены, включая гостиничный номер и
железнодорожный билет на восток. На первом отрезке пути, от Лос-Анджелеса
через Аризону и Нью-Мексико, к северу через Колорадо, всю дорогу до
Сент-Луиса, у меня было отдельное купе, причем довольно нехилое купе, куда
мне приносили завтрак, обед и ужин и расстилали постель на ночь. "Эй, да я
ведь не просто автор, а большая шишка!" - думал я в удивлении, заказывая
водку и величественно махая рукой из окна изумленным прохожим, как будто я
президент. Однако, но мере того как мы продвигались на восток, условия
ухудшались. Где-то за Сент-Луисом меня пересадили на другой поезд, и, когда
мы покинули Чикаго и начали пересекать Иллинойс, жилище мое становилось все
менее впечатляющим, пока одним утром я не проснулся в Пенсильвании и не
увидел, что нахожусь в чулане, а мои соседи - швабры и огнетушитель. Никто
не приносил мне завтрак, и никто не расстилал мне постель. "Я, твою мать, на