"Стив Эриксон. Амнезиаскоп" - читать интересную книгу автора

Я живу в старой гостинице в стиле "ар-деко" на Джейкоб-Хэмблин-роуд -
бетонированной улочке, которая так вьется и изгибается на протяжении двух
кварталов от бульвара Сансет до бульвара Санта-Моника, что, стоя в начале
ее, не видишь конца. Даже для Лос-Анджелеса, города, знаменитого
непоследовательностью своих улиц, таких как Национальный бульвар и
Сан-Висенте, улиц, абсолютно неподвластных линейной логике, которые
пропадают с одной стороны города лишь затем, чтобы внезапно появиться на
другой стороне, Джейкоб-Хэмблин-роуд насчитывает несколько безумных
поворотов за свою короткую жизнь. В тридцатые годы "Отель Хэмблин" был
построен киностудиями, чтобы селить там молодых красавчиков и звездочек,
приезжающих со всей Америки на кинопробы; другими словами, он превратился в
частный бордель для продюсеров и кастинговых агентов. Апартаменты Абдула на
первом этаже раньше служили фойе, мраморным, просторным. Теперь, заодно с
пунктуацией входящих и исходящих телефонных коммюнике, получаемых и
отправляемых незамужними жительницами отеля, комнаты и ночи оглашаются
яростными гомосексуальными совокуплениями. По утрам я просыпаюсь от крика,
доносящегося откуда-то изнутри гостиницы. "Я устал от этой жизни!" - кричит
кто-то с такой силой, что с трудом верится, будто этот человек и вправду
умирает, но с такой мукой, что еще трудней поверить, будто он шутит.
С течением лет "Хэмблин" утерял свой элегантный и слегка развратный
вид, захирев на манер "Кабинета доктора Калигари". Своды арок, украшенные
резными молниевидными зигзагами, облупились, а двери, изначально выполненные
в подражание австрийским шале, покрыты слоем белой краски. Уныние поселилось
в темных коридорах гостиницы, где волей безымянного художника колышутся на
стенах огромные кувшинки в коричневых тонах. Перед гостиницей, зависнув над
именем Джин Харлоу, размашисто вписанным в тротуар, находится последняя в
Лос-Анджелесе пожарная лестница - факт, который я принял к сведению недавно,
когда один из встречных пожаров перескочил за демаркационный барьер и
грозился перетечь к югу от Сансет. Мой новый люкс - на верхнем этаже в
юго-восточном углу здания, в нем восемь огромных окон, доходящих до потолка
и открывающихся на все стороны света, кроме севера. С одной точки в квартире
можно смотреть одновременно на восток, на запад и на юг. Туманы Санта-Моники
наполняют третье окно, в первое и второе втиснуты нависшие холмы
Голливуд-Хиллз, у подножия которых и стоит "Хэмблин"; наверху гряды холмов
качаются силуэты крохотных бесплодных пальм, а под ними виден Стрип, по
которому передвигаются фигурки японских амазонок-официанток, курсирующих
между суси-барами. Каждый день в четыре часа утра на крышу
серебряно-стеклянной громады старого клуба "Сент-Джеймс" украдкой
приземляется вертолет, и в этот момент огни башни гаснут.
В окнах номер четыре, пять и шесть - постоянные вспышки встречных
пожаров. В окнах семь и восемь - дождь их пепла.
Я люблю этот пепел. Я люблю бесконечные дымные сумерки Лос-Анджелеса. Я
обожаю ходить по бульвару Сансет мимо бистро, в которых голливудский сброд
вынужден перед едой стряхивать черную сажу со своих лингвини с лососем в
белом винном соусе. Я люблю проезжать одно черное кольцо за другим, до
самого моря, сквозь обуглившиеся ограды мимо покинутых домов, из открытых
окон которых слышно, как включаются и выключаются автоответчики, записывая
внезапные, как гром среди ясного американского неба, сообщения откуда-то
восточней Мохаве. У меня кружится голова еще со времени уличных беспорядков
десятилетней давности, когда я отрывался от работы над своей последней