"Илья Эренбург. Необычайные похождения Хулио Хуренито" - читать интересную книгу автора

отступлениями от физиологии? Бедненькая жена Рафаэля, весьма, кстати,
добродетельно исполнявшая свои супружеские обязанности,-- сколько
благочестивых слез безнадежно старых дев Германии она вызвала в своем
дрезденском продлении! Разве придумали люди для своего разнорасового Олимпа
другие порядки, нежели для Китайской империи или для республики Сан-Марино?
(Монархия Иудеи, олигархия Индии, наконец плутократия тысячи нажившихся на
святости подвижников доброго католика.) Одни смягчают тиранию справедливости
конституционным вмешательством милосердия, другие, наооорот, торжественно
восстанавливают самодержавие господа бога. Небесные министерства -- военное
с различными званиями серафимов, херувимов, архангелов и ангелов, юстиции --
суд, прокурор и защитник, смягчающие обстоятельства, весы лавочника, каторга
срочная и бессрочная, просвещения -- пророки, пропаганда, даже световые
рекламы на стенах вавилонского дворца. Вы, дети мои, пережевываете жвачку,
прошедшую через все четыре законных желудка, а Айша готовит новую для
Клоделей или Булгаковых тридцатого века".
Айша слушал Учителя очарованный, снова раскрыв рот, но теперь уже безо
всяких практических намерений. Изобилие таинственных слов и дивных имен так
поразило его, что он, упав на колени, поцеловал носик ботинка Хуренито.
Учитель сказал ему: "Ты теперь будешь следовать всюду за мной".- "Жаль, что
я не знал, я предложил бы вам лучшего грума",-заметил мистер Куль. Я же
спросил Учителя, почему его выбор остановился на маленьком негре. "Он
верит,-- ответил Хуренито,-- а это столь же редко в вашей Европе, как
красивая девственница или честный министр. Ваша вера труслива, от нее
ложится тень сомнения, иронии, мальчишеского любопытства и расчетливости
торгаша, боящегося прогадать на товаре. Какой аббат не смотрит тихонько в
школьном учебнике естественной истории, велика ли глотка кита, и не пытается
объяснить непорочное зачатие сложным символизмом модного философа? Ваше
безверие не храбрее вашей веры, за ним плетется суеверие, обращения за
полчаса до смерти, книжки Штейнера, вечное клянчание у дверей страхового
общества. Ваши атеисты, выпив стаканчик вермута, храбрятся и ругаются, а
потом, припомнив запашок кладбища в летний полдень, держат на всякий случай
под рукой евангелие, рассу.ждают о неуловимом духе (неопределенный жест
пальцами) и не спят всю ночь, если жена разбила туалетное зеркало. Я беру
Айшу, ибо в нем жива голая, бесстыдная, всеободряющая вера, и это будет
крепким оружием в моих руках. Другие увидят во мне учителя или авантюриста,
мудреца или прощелыгу, а для него я буду богом, который умеет клеить марки и
говорить необычайные слова, которого он будет рисовать, лепить, вырезать из
дерева и которому останется верен до последнего издыхания".
Так говорил Учитель. Мистер Куль, увлеченный этими мыслями, тщетно
пытался возмутиться и наконец, чтобы оправдать себя, свою улыбку сочувствия
столь безнравственным суждениям, сказал: "Мой друг, я знаю, что вы шутите.
Вы, безусловно, хороший христианин и, кроме того, отменный гид", -- и
ласково толкнул Хуренито толстым пальцем в бок.
Впоследствии Учитель неоднократно возвращался к вопросам веры,
верований и религии. Он говорил об этом, как, впрочем, и о других так
называемых "важных проблемах", шутя и балагуря. Учитель утверждал, что
серьезно, академически, проникновенным голосом или приводя библиографию,
можно говорить лишь о способах обкуривания трубок, о различных манерах
плеваться, со свистом или без свиста, о построении ног неповторимого
Чаплина. Во всех других случаях он предпочитал молитве усмешку, многотомному