"Илья Эренбург. Необычайные похождения Хулио Хуренито" - читать интересную книгу автора

исследованию веселый фельетон. "Когда весь сад давно обследован,-- говорил
он,-тщетно ходить по дорожкам с глубокомысленным видом и ботаническим
атласом. Только резвясь, прыгая без толку по клумбам, думая о недополученном
поцелуе или о сливочном креме, можно случайно наткнуться на еще неизвестный
цветок".
Стремясь передать здесь различные суждения Хулио Хуренито о вере, я
боюсь, что, по причине моего характера, угрюмого и неповоротливого, придам
им ложную, нарочитую серьезность. Эти мысли были легки и невинны, как щебет
шестнадцатилетней девушки о различных системах пропорционального
представительства.
Как-то, перетаскивая из конуры "Мажестика" в свою мастерскую братьев
Гихрэ -- Гмэхо и Ширика, Учитель сказал: "Им будет уютно между кастильским
Христом в юбочке и бронзовым Буддой, гладящим пальцем живот. Боги прекрасны,
равны и достойны друг друга. Но тщетно вы хотите подражать Айше. Он бога
только что сделал, как молоденький поэт, написавший первое стихотворение,
волнуясь бегает с ним, пуповина еще болтается. А вы даете в коленкоровый
переплет (кожаные углы, инициалы) книги гения, сгнившего пятьсот лет тому
назад -- тысяча, две тысячи -- гимназистик зубрит, вы чтите, но не
интересуетесь; только редко, редко, в приемной дантиста, очень скучая,
благоговейно раскрываете двести сорок шестое издание. Для вас бог не хлеб,
не жизнь, даже не предмет роскоши, а какая-то баночка с мазью (ну, кто кому
ее прописал? рецепт давно утерян) на полке в ванной комнате, которую вы не
выкидываете только потому, что она так давно стоит, что вы ее перестали
замечать".
"Конечно, эксперименты с Иовом,-- однажды заметил Учитель,-- были
несколько рискованными. Пожалуй, теперь "общество борьбы с вивисекцией"
привлекло бы обоих спорщиков к ответственности. Но по крайней мере за
убытки, за болезнь, падеж жены, детей, скота Иову было выдано хорошее
вознаграждение. Не додумавшись до воскрешения, привели новую супругу, к тому
же весьма плодовитую. Возможно, что Иов был даже в выигрыше, во всяком
случае добродетель восторжествовала. Но что сказать о Берке, о старом
меховщике Берке, который был праведнее самого Иова, славил справедливость
господню днем и ночью и умер с распоротым животом на помойной яме Балты?
Дети будут счастливы? Внуки? Да, да, что-то до двадцатого колена... Но ведь
порют живот, пожалуй, уже у тридцатого колена, порют аккуратно, без заминки.
Опять вседержитель пари держит? Но почему же миллионы Берков должны издыхать
от такого необузданного азарта? Нет, здесь дело явно нечистое. Даже младенец
знает о том, что Иван -честный, работящий, добренький и все прочее -- умрет,
вспухнув с голоду, на задворках у Ивана -- вора, лжеца, злодея, а тот даже
не сморгнет, и никаких раскаяний, ползаний на четвереньках и
удовлетворяющего общественное мнение смертного пота,-- ровно ничего! Нет, до
последней минуты все обследовано и ничего утешительного не замечено.
Тогда приступают к тому, что обследовать труднее. Земля как земля, а
что под землей? Справедливость, воздаяние. Разумеется, возможно, что прах да
пар, а если нет? Кто знает? Живет, живет человек, кругом холера, крушение
поездов, японцы, а он все живет, потом ест карася в сметане, маленькой
косточкой давится -- и конец. Кто знает, не свыше ли? Случай, а может быть,
этот случай умненький, кончил богословский факультет и сдал экзамен на
звание "провидения"? Стоит бабка в церкви, молится своей "Заступнице
усердной" -- Буренушка стельная, дай, матерь божья, телочку! (за грехи --