"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

съедает горошинку, а кошка ест мышку и так может продолжаться без конца.
Теперь скажите, - разве могли бы безбородые люди дойти до таких
размышлений?
Лазик грустно сидел на нарах и, теребя бороду, думал, если не о
горошинке, то об известной нам гражданке Пуке. Вдруг он радостно пискнул: в
камеру вошел Левка - парикмахер. Это не было миражем в пустыне или песней
соловья, которую слышит узник. Нет, Левка, живой Левка стоял перед ним!
Несмотря на всю свою радость, Лазик, как вполне сознательный кустарь -
одиночка, вздохнул:
- Кто же еще умер, Левка? Может быть, этот португальский бич?
- При чем тут португальский бич, когда мы живем, кажется, в Гомеле? И
никто не умер, кроме старика Шимановича, но он все равно должен был
умереть, потому что ему было восемьдесят два года. А у Хасина родилась
дочка, чтобы он знал, как продавать мокрый сахар. Но я здесь вовсе не
потому, что Шимановнч умер, и не потому, что у Хасина родилась дочка. Это
же мелкая семейная чепуха, а я здесь по делу чрезвычайной государственной
важности. Я влип из за...
Можно быть первым парикмахером мира, оставаясь при этом отчаянным
хвастунишкой, одно другому не мешает. Левка торжественно нахохлился, как
молоденький воробей.
- Я влип из за этой самой бочки.
Здесь я должен пояснить, что в Гомеле, несмотря на все наши великие
завоевания, нет до сих пор соответствующих труб. От мрачного прошлого
унаследовали гомельчане громыхающие по главной улице неприличные бочки.
Прошу за это Гомель не презирать. Как никак, в Гомеле множество
просветительных начинаний, два театра, цирк, не говоря уж о кино. В музее
висит такая голландская рыба, что дай бог всякому еврею к субботе. В парке,
бывшем Паскевича, сидит на цепи настоящий волк и пугает раздирающим воем
наивных детишек. А клуб "Красный Прорыв" кустарей - одиночек? А вполне
разработаный проект трамвая? А стенная газета местного отделения "Доброхима"
с дружескими шаржами товарища Пинкеса? Нет, в культурном отношении Гомель
мало чем отличается от столицы. Что же касается труб, то это нсзаслуживающая
внимания деталь. Уж на что знамениты Афины, кажется, туда даже из Америки
приезжают, ну, а в Афинах тоже нет этих труб, так что нечего попрекать
неприличными бочками Гомель.
Разумеется, комхоз всячески ограждает носы граждан. Бочки разрешается
вывозить только ночью, да и то в закрытом виде. Однако, не все подчиняются
даже самым строжайшим запрещениям. Я не говорю о жулике Гершановиче - этот
знает все правила наизусть, как десять заповедей: где нельзя плевать, а где
можно, в каком месте переходить базарную площадь, в какие дни вывешивать
флаги и даже откуда входить в трамвай, хоть в Гомеле имеется всего на всего
проект трамвая. Но ведь существуют на свете граждане поважнее Гершановича,
и вот бочка одного учреждения выезжает среди бела дня, даже без надлежащей
покрышки. Что здесь поделаешь? Как говорят в Гомеле, бывает, что и плевок
заслуживает уважения.
В жаркий летний день крикнет кто-нибудь: "едет" - уж не спрашивают
гомельчане кто - знают, сейчас же закрывают они наглухо окна и, забившись в
угол, подносят пальцы к чувствительным придаткам обоняния.
Вот из за этой бочки и влип Левка - парикмахер. Беда застигла его на
улице, и он не успел забежать в соседнюю лавочку. Зажав нос, возмущенно он