"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

себя: молчи, Лазик! Он и вправду все утро молча жевал колбасу. Зато теперь
он разошелся.
- Конечно, если этот доктор такая же важная птица, как, скажем, Лазик
Ройтшванец, то он мог заранее лечь в готовую могилу, потому что, когда
гуляет по улицам стопроцентная история, обык-новенному человеку не остается
ничего другого, как только умереть с полным восторгом в глазах. Это
китайское дважды два и это понятно всякому. Но ведь мы с вами не история.
Мы только злополучные попутчики какого-нибудь жесткого вагона и мы можем
сказать прямо: почему это анонимный доктор должен был платить за великую
фазу? Может быть у этого доктора даже были милые детки? Может быть, ему
попросту хотелось жить еще двадцать пять лет? Я его никогда в глаза не
видел, но я понимаю одно: он был наверное обыкновенным человеком, а вовсе
не каким нибудь денежным знаком, чтоб его совали в билетную кассу. Почему
же вы жестоко пьете ваш чай и не хотите понять этой простой трагедии? Вы
думаете, если убить человека и припечатать его вопиющей печатью, как будто
это не живой труп, а только дважды два замечательного будущего, кровь
перестанет быть кровью? Я хотел бы лучше лежать вместе с этим законченным
доктором, нежели слушать такое бездушное умножение. Я не умею сделать из
моих чувств грохочущий реферат, но я рас-скажу вам сейчас одну суеверную
историю.
Я слышал ее в моем кровном Гомеле от старого нищего Берки. Это история
о бердичевском цадике, но может быть это история о Герше или даже о
каком-нибудь докторе. Вы вовсе не обязаны верить в разные пережитки, вы
можете сознательно думать, что бог это такое же глухое предположение, как
китайское дважды два.
Значит, в Бердичеве жил один знаменитый цадик. Конечно, надо вам
сказать, что цадик - это вполне благочестивый человек, это настоящий вождь
своего местечка. А бердичевский цадик считался чуть ли не святым, до того он
был добр и умен. Потом он разговаривал с богом запросто, безо всякой там
дипломатии. Он разговаривал с ним не на том невыносимом языке, на котором
написаны разные старые книги, нет, он разговаривал с богом на самом
обыкновенном жаргоне, как разговаривает один еврей с другим. Он сердился на
бога, и он его уговаривал, он ему доказывал все толком, и он считал с ним по
пальцам, и он смешил бога, так смешил, что бог смеялся на весь свет и в
Бердичеве стекла дрожали от этого небесного смеха. Словом, он умел, когда
нужно заговорить бога, только чтобы спасти какую-нибудь человеческую жизнь.
Можете вы себе представить, как в Бердичеве уважали мудрого цадика, его
уважали и его любили, потому что, я уже говорил вам, он был самым добрым
человеком на земле. Он, кажется, боялся пройти по смешной траве, чтобы трава
не расплакалась.
Конечно, Бердичев большой город, и кроме цадика в нем жили другие
евреи, в нем жил, например, некто Майзель, и я даже не знаю, как его
назвать. Скорей всего он был закоренелым паразитом. Он был стопроцентным
спекулянтом, и наш гомельским Райкин по сравнению с ним - слепой щенок. Он
хапал деньги, не стесняясь никаких уложений. Он давал ссуды под заклад, и
он раздевал догола бердичевскнх простаков. Он скупал дома, и кто знает
сколько евреев он оставил без крова, так что они даже не знали, где им
зажечь субботние свечи. Но вот у каждого насекомого бывают свои прыжки.
Этот Майзель раз в год терял черную линию. У евреев существует Иом-Кипур -
это день самого высокого суда; тогда нужно поспешно каяться, и вот каждый