"День Шакала" - читать интересную книгу автора (Форсайт Фредерик)

1

Ранним мартовским утром в Париже недолго и озябнуть, а в ожидании расстрела — тем более. В 6.40 11 марта 1963 года на главном плацу форта д'Иври у вбитого в заиндевелый гравий столба стоял подполковник французской авиации; ему завели руки назад, связали их за столбом и обвязали его веревкой, а он все еще недоуменно смотрел на шеренгу солдат в двадцати шагах.

В тягостной тишине шаркнула по гравию подошва; тридцатипятилетний Жан Мари Бастьен-Тири последний раз взглянул на белый свет, и ему завязали глаза. Послышался тихий молитвенный голос священника, залязгали двадцать затворов: карабины взяли наизготовку.

За стеной на улице грузовик, мчавшийся к центру города, сердито загудел на шуструю легковушку, заглушив команду: «Целься!» Деловито хлопнул залп; слившись с обыденным рассветным гулом, вспорхнула стайка голубей, и уж вовсе не слышен был за нарастающим уличным движением акт милосердия — пистолетный выстрел в затылок.

Главаря боевой группы ОАС,[1] устроителя покушения на президента Франции, казнили, дабы положить конец подобным покушениям, но судьба решила совсем иначе, и тут началось такое, о чем не расскажешь, не объяснив подробнее, почему в то мартовское утро у столба на плацу, военной тюрьмы сник изрешеченный пулями труп….

Солнце скрылось за дворцовой стеной, и зазмеились длинные тени; дышать стало чуть полегче, Был самый жаркий день года, двадцать пять градусов в семь вечера; парижане торопились на выходные за город, усаживая в автомобили и вагоны сердитых жен и орущих детей. В этот день, 22 августа 1962 года, несколько человек поджидали президента, генерала Шарля де Голля, на городской окраине — затем, чтобы его убить.

Итак, народ разъезжался отдохнуть от зноя в речной и приморской прохладе, а за вычурным фасадом Елисейского дворца все никак не кончалось заседание кабинета министров. На коричневатом гравии, теперь уже в тени, кольцом стояли шестнадцать черных «ситроенов», занимая три четверти двора. Водители отошли к западной стене, где тень легла раньше и гуще; они привычно перешучивались, коротая время в ожидании начальства.

Уже начинали ворчать: что-то министры припозднились; но около 19.30 из стеклянных дверей появился служитель в орденах и медалях. С высоты шести ступеней он сделал рукою знак охране. Водители притаптывали, расходясь, недокуренные «голуазы», охранники и часовые в будках у ворот насторожились, и раздвинулись чугунные решетчатые створки.

Все шоферы сидели в машинах, когда служитель распахнул двери: министры выходили, желали друг другу приятного отдыха, чинно спускались с крыльца к подкатывавшим лимузинам, устраивались на задних сиденьях и выезжали мимо козыряющих жандармов на улицу Фобур Сент-Оноре.

Минут через десять у крыльца остались лишь два «ситроена»; первый из них — с президентским вымпелом. Водил его Франсуа Марру, шофер из Главного управления национальной жандармерии в Сатори. Молчальник, он держался в стороне от прочих; хладнокровный, смелый и опытный водитель, он недаром стал личным шофером де Голля. Водитель второго «ситроена» был тоже из Сатори.

В 19.45 часовые снова стали навытяжку: за стеклянными дверями показался Шарль де Голль в своем всегдашнем двубортном костюме маренго и темном галстуке. По-старинному учтиво склонившись, он пропустил вперед г-жу Ивонну, принял ее под руку и свел по ступеням к распахнутой левой задней дверце; сам он обошел машину и сел справа. Их зять, начальник штаба бронетанковых и кавалерийских войск полковник Ален де Буасье, проверил, заперты ли обе задние дверцы, и уселся рядом с Марру.

Дежурный телохранитель Анри д'Жудер, могучий алжирец-кабил, поместился во второй машине возле шофера: он поправил под левой мышкой тяжелый револьвер и откинулся на сиденье. Ему полагалось смотреть вовсе не на «ситроен» впереди, а на проносящиеся тротуары и перекрестки. Позади него, сдав последние распоряжения, устроился в уютном одиночестве начальник личной охраны президента комиссар Жан Дюкре.

Взревели мотоциклы у западной стены, и двое в белых шлемах медленно выехали к воротам; остановились в десяти футах друг от друга и оглянулись. К ним уже подрулил Марру, и вторая машина не отстала. Было 19.50.

Снова разверзлись чугунные решетки, и маленький кортеж проехал мимо вытянувшихся в струнку жандармов на Фобур Сет-Оноре, а оттуда-на авеню де Мариньи. Из-под каштанов за ними наблюдал, сидя на мотороллере, молодой человек в белом защитном шлеме; он съехал с тротуара и помчался следом.

Заранее о проезде президента не оповещали; заслышав сирены мотоциклов, регулировщики отчаянно свистели, размахивали жезлами — и как-то успевали вовремя перекрыть движение.

Кортеж разогнался на тенистой авеню и вылетел на солнечную площадь Клемансо, направляясь прямиком к мосту Александра III. Юноша на мотороллере пристроился позади и ехал без помех. За мостом свернули на авеню Генерала Гальени, а оттуда — на широкий бульвар Инвалидов, Тут юноше все стало ясно: де Голль выезжает за город. На перекрестке бульвара и улицы Варенн он сбросил скорость и остановился возле углового кафе. Достав из кармана жетончик, он проследовал к телефону.

Подполковник Жан Мари Бастьен-Тири ожидал звонка в пригороде, в Медоне. Он был женат, имел троих детей, служил в министерстве авиации. Чиновник как чиновник, примерный семьянин, он, однако же, втайне страстно ненавидел Шарля де Голля, который, по его глубокому убеждению, предал Францию и обманул избирателей — ведь избран в 1958 году он был вовсе не затем, чтобы отдать Алжир на поток и разграбление арабским националистам.

Лично его алжирские дела никак не задевали: у него были высшие мотивы. Он считал себя патриотом и был уверен, что убийство предателя — лучшая услуга отчизне. Многие тысячи французов разделяли его убеждения, но мало кто становился оголтелым оасовцем, заклятым врагом Де Голля и его ставленников. Бастьен-Тири был из таких.;

Когда его позвали к телефону, он спокойно прихлебывал пиво. Бармен протянул ему трубку, а сам отошел к другому концу стойки настраивать телевизор. Бастьен-Тири несколько секунд молча слушал, затем сказал: «Понятно, спасибо» — и вышел из кафе на тротуар, благо за пиво было уплачено; он вынул газету из-под мышки и не спеша развернул ее два раза.

В окне второго этажа напротив молодая женщина опустила кружевную занавеску и обернулась к двенадцати мужчинам, разместившимся в ее комнате. «Второе шоссе», — сказала она. Пятеро новичков, непривычных к убийству, перестали хрустеть пальцами и вскочили на ноги.

Другие семеро были постарше и держались спокойнее. Ими руководил заместитель Бастьена-Тири лейтенант Ален Бугрене де ля Токне; он был из дворян-землевладельцев, консерватор до мозга костей. Ему тоже было тридцать пять, женат, двое детей.

Среди опытных выделялся Жорж Ватен: коренастый, с квадратной челюстью, бывший алжирский агроном, за два с лишним года он стал отпетым убийцей. Он подволакивал раненую ногу и потому назывался Хромым.

Черным ходом спустились двенадцать человек в переулок к машинам и мотоциклам, украденным либо взятым напрокат. Было 19.55.

Бастьен-Тири разведывал место день за днем: он прикидывал огневые траектории, соображал, с какой скоростью и как именно будут перемещаться цели, то бишь машины, подсчитывал, какая понадобится плотность огня, чтобы их остановить. Облюбовал он длинное прямое шоссе, авеню де ля Либерасьон на пересечении с улочками Пти-Кламара. Первая группа снайперов открывает огонь по президентской машине за двести ярдов до перекрестка из-за огромного грузовика — огонь почти что кинжальный.

Как рассчитал Бастьен-Тири, не меньше ста пятидесяти пуль прошьют головную машину, пока она поравняется с грузовиком. Машина остановится, а второй отряд вынырнет из-за угла и ликвидирует охрану. Затем обе группы ураганным огнем добивают неприятеля и бегут к своим машинам на боковой улочке.

Сам Бастьен-Тири, тринадцатый участник покушения, отвел себе опаснейшую роль наблюдателя и координатора. В 20.05 все были на местах. Он за сто ярдов от засады стоял у автобусной остановки с газетой в руках. Взмахнув этой газетой, он должен был подать сигнал Сержу Бернье, начальнику первой группы, скрытой за грузовиком. И откроют пальбу снайперы, залегшие у его ног. Бугрене де ля Токне перехватит охранников, а уж Хромой Ватен никого в живых не оставит.

Отщелкивались предохранители; между тем кортеж генерала де Голля миновал центральные улицы и выехал на просторные пригородные проспекты со скоростью без малого шестьдесят миль в час.

Путь впереди расчистился: Марру взглянул на часы, ощутил за спиной сдержанное генеральское раздражение — и прибавил скорость. Мотоциклисты чуть-чуть отстали, тем более что де Голль их не жаловал — уж если нельзя без этого, так хоть не торчите на виду. В таком порядке и проследовал кортеж в Пти-Кламар по авеню де ля Дивизьон Леклерк. Было 20.17.

А за милю от них Бастьен-Тири почувствовал, что в чем-то он очень оплошал. В чем — это он понял куда позже, уже в камере смертников: полицейские ему объяснили. Оказывается, он готовил покушение по календарю 1961 года, где было написано черным по белому, что солнце нынче заходит в 20.35, и времени хватало с лихвой, даже если де Голль запоздает — а он запаздывал. Между тем по нынешнему-то календарю 22 августа 1962 года смеркалось в 20.10. Эти потерянные двадцать пять минут предрешили дальнейшую историю Франции. В 20.18 Бастьен-Тири наконец увидел президентский кортеж, приближающийся со скоростью семьдесят миль, и бешено замахал газетой.

Ста ярдами дальше на другой стороне проспекта Бернье злобно приглядывался и никак не мог понять, что там делает отуманенная фигурка. «Махнул он или не махнул газетой?» — вслух спросил он сам себя, и едва спросил, как акулий нос президентского «ситроена» промелькнул мимо автобусной остановки и надвинулся на него. «Огонь!» — заорал он, и снайперы у его ног открыли пальбу под прямым углом по проносящейся (70 миль в час) цели.

Стреляли они, что ни говори, метко: добрая дюжина пуль угодила в «ситроен», большей частью сзади. Брызнули клочья шин; и хотя они самозаклеивались, все же из-за внезапной потери давления машину занесло на передних колесах. Но Франсуа Марру спас жизнь де Голлю.

Первоклассный стрелок, бывший легионер Варга метился в колеса; остальные разрядили автоматы в заднее стекло удалявшегося «ситроена». Несколько пуль впились в кузов, одна продырявила стекло и просвистела в дюйме-другом от президентского носа. «Пригнитесь!» — закричал, обернувшись, полковник де Буасье. Г-жа де Голль уткнулась в колени мужа. «Это что, опять?» — холодно проговорил генерал и покосился на заднее окно.

Марру кое-как совладал с рулем, сбросил скорость и выровнял машину; «ситроен» рванулся вперед, к перекрестку, где на авеню де Буа его поджидал другой отряд боевиков. За Марру почти вплотную следовала как ни в чем не бывало машина с охраной.

Бугрене де ля Токне сидел за рулем, двигатель был включен; ему надо было мгновенно решать, подставиться и пожертвовать жизнью или полсекунды промедлить. Он промедлил — и, вырвавшись на проспект, оказался бок о бок с машиной, где сидели телохранитель д'Жудер и комиссар Дюкре.

Выставившись из правого заднего окна почти по пояс, Ватен разрядил магазин вслед президентской машине, в которой мелькнул за разбитым стеклом надменный профиль де Голля.

— Вот болваны, даже не отстреливаются, — раздраженно бросил тот. Между тем д'Жудер держал пистолет наготове и за десять футов не промахнулся бы, но голова водителя заслоняла цель. Дюкре повелительно крикнул: «За президентом!» — и оасовцы мигом остались позади. Мотоциклисты, одного из которых де ля Токне едва не сбил, нагнали машины, и президентский кортеж, развернувшись на развилке, проследовал на Виллакубле.

А незадачливым убийцам не было времени разбираться, кто в чем виноват; разобрались потом. Оставив три машины на месте засады, они мигом разъехались на запасных автомобилях, благо уже совсем стемнело.

Комиссар Дюкре связался с Виллакубле по рации и коротко объяснил, что и как. Через десять минут прибыл дополнительный конвой, и де Голль велел ехать прямиком к вертолетной площадке. Возле остановившейся машины столпились военные и штатские; задняя дверца распахнулась: все были встревожены самочувствием г-жи де Голль. Из другой дверцы появился генерал, встряхивая лацканы, обсыпанные осколками стекла. Жестом отстранив взволнованную толпу, он обошел машину и подал руку жене.

— Пойдем, дорогая, мы уже почти дома, — сказал он ей и, обернувшись, проронил суждение об ОАС: — Стрелять не умеют, — Он провел жену в кабину вертолета, сел рядом с нею — к ним присоединился д'Жудер — и отправился отдохнуть денек-другой.

Посерев и поникнув, сидел в машине Франсуа Марру. Баллоны под конец сдали, и «ситроен» дотянул на ободах. Дюкре потрепал его по плечу и отправился на расследование.

Журналисты всего мира повествовали о покушении и упражнялись в домыслах, а между тем французская полиция во главе с Сюрте насьональ с помощью спецслужб и жандармерии учинила розыск, еще небывалый во Франции (потом, правда, был розыск еще почище этого, когда искали неизвестного убийцу, которого так и не нашли; в картотеках он до сих пор имеет лишь кличку Шакал…), но до поры до времени тщетный.

Дело стронулось с мертвой точки 3 сентября, и стронула его, как это нередко бывает, простая проверка документов. Возле города Валанс, чуть южнее Лиона, на трассе из Парижа в Марсель, полицейские наугад остановили частную машину; в ней ехали четверо. Только в тот день их уже остановили несколько сотен, и без всякого толку; но тут у одного из четверых документов не оказалось, он их якобы потерял. Его, а заодно уж и остальных задержали и отвезли в Баланс — разобраться.

Там определенно выяснилось, что этот четвертый — случайный попутчик, и троих отпустили, а у него сняли отпечатки пальцев и послали их в Париж: тот ли он, за кого себя выдает? Ответ пришел через двенадцать часов: задержан двадцатидвухлетний дезертир из Иностранного легиона, подлежит военному суду. А что он Пьер Дени Магад — это правда.

В лионском полицейском управлении, пока он дожидался допроса, караульный полушутя спросил его:

— Ну, а что скажем насчет Пти-Кламара?

Тот угрюмо пожал плечами:

— Чего мне говорить — спрашивайте.

«Раскалывался» он восемь часов, ошеломляя допросчиков; стенографисты исписывали блокнот за блокнотом. Он назвал всех участников покушения и вдобавок девятерых сообщников, так или иначе в нем замешанных, общим счетом двадцать два человека. Теперь полиция знала, кого она ищет.

Скрыться, и притом бесследно, удалось одному Жоржу Ватену; вероятно, он проживает в Испании, где нашли прибежище многие главари ОАС.

Следствие по делу Бастьена-Тири, Бугрене де ля Токне и прочих закончилось к декабрю; в январе 1963 года они предстали перед судом.

Во время процесса ОАС развернула наступление всеми силам и средствами, и французской тайной полиции приходилось туго. Под личиной благополучия, под золоченым покровом культуры и цивилизации неистовствовала потаенная война, одна из самых ожесточенных и беспощадных в современной истории.

Французская тайная полиция именуется Service de Documentation Exterieure et de Contre-Espionage, сокращенно СДЕКЕ. Разведка за границей и контрразведка во Франции естественно дополняют друг друга. Первое управление СДЕКЕ — служба информации: она разбита на отделы под общей литерой «Р» (Renseignement[2]): Р-1 — аналитический отдел; Р-2 — Восточная Европа; Р-3 — Западная Европа; Р-4 — Африка; Р-5 — Ближний Восток; Р-6 — Дальний Восток; Р-7 — Америка (Западное полушарие). Второе управление ведает контрразведкой, Третье и Четвертое занимаются мировым коммунистическим движением, Шестое — финансовое, Седьмое — административное.

Но есть еще и Пятое, под названием «Аксьон»: там формировались ударные группы для разгрома ОАС. Сотню за сотней отборных бойцов поставляла штаб-квартира Аксьон сервис, расположенная в невзрачном квартале за бульваром Мортье, близ Порт-де-Лила, тусклого северо-восточного предместья Парижа. Отбирали большей частью корсиканцев: пройдя усиленную физическую подготовку, они затем обучались в Сатори отдельно от прочих курсантов. Их обучали всем приемам стрельбы из всех видов оружия, рукопашному бою — дзюдо и каратэ, — обращению с радиопередатчиками и взрывчаткой, технике допросов и пыток; учили разрушать, поджигать, похищать и уничтожать.

Некоторые из них говорили только по-французски; другие свободно владели иностранными языками и были как дома в любой мировой столице. Для пользы дела им разрешалось убивать, и они этим разрешением часто пользовались.

В ответ на оголтелый террор ОАС начальник СДЕКЕ генерал Эжен Гибо решился наконец дать полную волю своим молодцам. Агенты Аксьон внедрились в ОАС вплоть до самых ее верхов. По их наводке многие оасовские резиденты во Франции, а то и за ее пределами попали в лапы французской полиции. Иной раз, если взять их было нельзя, а заманить на родину не удавалось, их преспокойно убивали за границей. Родственники бесследно исчезнувших оасовцев всегда предполагали, и не без оснований, что это дело рук Аксьон сервис.

ОАС постаралась не остаться в долгу. Агентов Аксьон сервис (именовавшихся барбузами — бородачами, ряжеными) ненавидели пуще всякой полиции. В последние дни войны на территории Алжира семерых барбузов захватили живьем, и трупы их, с обрезанными носами и ушами, повисли с балконов и на фонарях. Вот так велась потаенная война, и навеки останется тайной, кто, кого и в каком подвале запытал до смерти.

Большей частью, однако, барбузы подвизались вне ОАС, на роли подручных СДЕКЕ. Были среди них бандиты-рецидивисты, сохранявшие связи с преступным миром и связи эти использовавшие, когда правительство нуждалось в особо грязных услугах. Во Франции даже поползли слухи о «параллельной» (неофициальной) полиции, которой якобы заправляет довереннейшее лицо де Голля, его правая рука, г-н Жак Фоккар. На самом же деле никакой «параллельной» полиции не было: орудовали головорезы из Аксьон сервис или — по их поручению — обыкновенные гангстеры. Среди уголовников Парижа и Марселя и в Аксьон сервис было полным-полно корсиканцев, и после зверского убийства семерых из алжирской спецкоманды оасовцам объявили вендетту, а в этом деле на Корсике толк знают. Как известно, корсиканские бандиты помогли в 1944 году союзникам высадиться на юге Франции (небескорыстно, разумеется: в награду они стали безраздельными хозяевами всех борделей и притонов Лазурного берега); а в начале 1960-х их вендетта порядком помогла торжеству законности. Кстати, «черноногие» оасовцы — уроженцы Алжира, были по всем статьям вылитые корсиканцы, так что временами война становилась прямо-таки братоубийственной.

Во время суда над Бастьеном-Тири и его сообщниками ОАС развернула широкую пропагандистскую кампанию. У ее вдохновителя и закулисного организатора пти-кламарского покушения, выпускника престижнейшей Политехнической школы полковника Антуана Аргу, была и сметка, и хватка. В чине лейтенанта он вступил под знамена де Голля и сражался с нацистами; потом командовал кавалерийским полком в Алжире. Превосходный командир, он не ведал ни устали, ни жалости; и в 1962 году этот крепко сбитый коротыш возглавил оперативный отдел ОАС.

Психологическая подоплека войны была ему отлично знакома: он понимал, что наряду с террором требуются дипломатия и пропаганда. В этих целях он использовал авторитет Жоржа Бидо, бывшего французского министра иностранных дел, а ныне председателя Совета национального сопротивления, служившего политическим рупором ОАС. Надо было по возможности «респектабельно» разъяснить общественности существо антидеголлевской оппозиции.

Аргу с его недюжинным интеллектом недаром стал в свое время самым молодым полковником во Франции, и недаром его считали опаснейшим из главарей ОАС, Он устроил Бидо серию интервью с крупнейшими радио- и телекомпаниями, а уж тот, опытный политик, постарался отодвинуть в тень неблаговидные делишки оасовских головорезов.

Успех этой пропагандистской вылазки встревожил правительство больше, чем взрывы пластиковых бомб в кафе и кинотеатрах по всей Франции. А 14 февраля раскрыли очередное покушение на де Голля: 15-го он выступал перед слушателями Военной академии на Марсовом поле и при входе в здание должен был получить пулю в затылок с чердака одного из корпусов.

Перед судом впоследствии предстали некто Жан Бикнон, капитан артиллерии Робер Пуанар и преподавательница английского языка в Академии г-жа Поль Русселе де Лифьяк. Стрелком у них был все тот же Хромой Ватен, по-прежнему неуловимый. На квартире Пуанара нашли снайперскую винтовку, и все трое были разом арестованы. Оказалось, что заговорщики, желая провести Ва-тена на территорию Академии, прощупывали унтер-офицера Мариюса То, а унтер-офицер немедля обратился в полицию. Генерал де Голль, как и намечалось, выступил в Академии 15-го, приехав, к своему крайнему раздражению, в бронированном автомобиле.

Заговорщики действовали донельзя неумело, но де Голль наконец обозлился. Наутро он вызвал министра внутренних дел Фрея и, стукнув кулаком по столу, заявил, что «с него хватит покушений».

Решено было крепко дать по рукам заправилам ОАС, чтобы прочие призадумались. Фрей не сомневался в исходе процесса Бастьена-Тири, благо тот напропалую разглагольствовал перед Военным трибуналом, что де Голля нельзя не убить. Но этого было маловато.

12 февраля на стол начальника Аксьон сервис легла копия докладной из Второго управления СДЕКЕ, направленной пеоед тем министру внутренних дел. Сообщалось:

То есть проведение операции препоручалось Аксьон сервис.

Днем 25 февраля Аргу вернулся в Мюнхен из Рима после совещания на высшем уровне ОАС. К себе на Унертльштрассе он не поехал, а взял такси до гостиницы «Эден-Вольф»; там, в забронированном номере, предстояло очередное совещание, на которое он не попал. В холле к нему подошли двое; послышалась безукоризненная немецкая речь. Полицейские, решил он, и полез в нагрудный карман за паспортом.

Но обе руки тут же перехватили, пол ушел из-под ног, его мигом вынесли на улицу и зашвырнули в бельевой фургон. В ответ на свои протесты он услышал подзаборную французскую брань. Жесткий удар по переносице, резкий тычок под ложечку, нажатие нервного сплетения за ухом — и больше ничего не понадобилось.

Через двадцать четыре часа в Париже, в отделении Уголовной полиции на набережной Орфевр, дом 36, зазвонил телефон. Кто-то сипло сообщил дежурному сержанту, что он из ОАС и что Антуан Аргу, «крепенько повязанный», лежит в фургоне на их полицейской стоянке. Действительно, через несколько минут задние дверцы фургона распахнулись, и оттуда к ногам ошеломленных полицейских вывалился Аргу.

Глаза ему туго-натуго завязали сутки назад, и свет ослепил его. Ему помогли встать на ноги. Лицо его было испятнано высохшей кровью из разбитого носа; изо рта вытащили кляп, но рот не повиновался. Его спросили: «Вы — полковник Антуан Аргу?» Он беззвучно выговорил: «Да». Молодцы из Аксьон сервис как-то ухитрились ночью переправить его через границу, а уж звонок в полицию — это было так, для забавы. Аргу просидел в тюрьме до июня 1968 года.

Одного не учли ребята из Аксьон сервис и их начальники: похитив Аргу, они здорово обескуражили ОАС, однако на смену ему пришел незаметный, неизвестный, но отнюдь не менее хитроумный подполковник Марк Роден, он-то и занялся убийством де Голля. Может, лучше бы и не стоило убирать Антуана Аргу.

4 марта Высший военный трибунал вынес приговор по делу Бастьена-Тири. Его и еще двоих приговорили к смертной казни; такого же приговора заочно удостоились еще трое, в том числе Хромой Ватен. 8 марта генерал де Голль молча выслушал трехчасовую апелляцию: двоим он заменил смертную казнь на пожизненное заключение, но третий, Бастьен-Тири, подлежал расстрелу.

Вечером адвокат объявил подполковнику, что его ждет.

— Одиннадцатого, — сказал он и, видя, что тот недоверчиво улыбается, сердито проговорил: — Одиннадцатого вас расстреляют.

Бастьен-Тири, по-прежнему улыбаясь, покачал головой.

— Вам этого не понять, — сказал он адвокату. — Ни один французский солдат в меня не выстрелит.

Он ошибся. Радиостанция «Европа-1» сообщила в восьмичасовом выпуске новостей на французском языке, что приговор приведен в исполнение, и во всей Европе это услышали все, кто слушал эту передачу. И в маленьком номере одной австрийской гостиницы передача эта вызвала такой поток мыслей, а за ними и действий, что генерал де Голль оказался на самом краю гибели. Передачу слушал подполковник Марк Роден, новый руководитель оперативного отдела ОАС.