"Олег Ермаков. Знак Зверя " - читать интересную книгу автора

- Нечего было выливать. Каждый станет корчить из себя... не напасешься
ни кофе, ни каши, - отвечает дежурный сержант.
- Ну что ж! - зло вздыхает тощий.
- Что ну что ж? - раздражается не спавший всю ночь сержант.
- Мухобой намутил, а сам - в кусты, - замечает кто-то.
Толстяк бледнеет. Но оставшийся без кофе лишь смотрит на него и
проходит мимо, покидает столовую. Толстый Мухобой стоит на прежнем месте,
опустив голову и руку с пустой кружкой. Но никто больше ничего не говорит о
нем и не трогает его, и тогда Мухобой осторожно приподнимает голову,
озирается и, видя, что никто не обращает на него внимания, начинает боком
перемещаться в сторону стола для четвертых и, благополучно достигнув его,
опускается на лавку, берет свою кружку с кофе и осушает ее.
Завтрак подходит к концу, один за другим первые, вторые и третьи встают
из-за столов и удаляются, первые и вторые уходят с пустыми руками, третьи
несут свои кружки и крышки от котелков, которые здесь заменяют тарелки. Все
четвертые поели, но ждут, пока позавтракают и покинут столовую все первые и
вторые. И наконец в столовой остается только наряд по батарее, и четвертые
встают и идут к столам первых и вторых, собирают грязную посуду, выходят из
столовой, отправляются к умывальникам. Жирную посуду надо натирать песком и
мокрой глиной, а затем сухой травой и, ополоснув, намыливать и еще раз
обмывать. Каждый четвертый моет свою посуду и посуду первого и второго.
Третьи моют лишь свою посуду. До прибытия четвертых они делали все то же,
что сейчас делают четвертые, потому что сами были четвертыми - и вот перешли
в разряд третьих и теперь моют только свою посуду. Впрочем, дел у них и
сейчас хватает. Если под рукой нет никого из четвертых, первые и вторые
используют третьих. Если первые и вторые видят, что четвертые не справляются
с чем-то, на подмогу им посылают третьих. Кроме того, первым и вторым
забавно бывает вдруг напомнить третьим, что хотя они уже и не четвертые,
однако ближе к четвертым, чем к ним, - и когда это напоминание-падение
происходит, им кажется, что лучше уж быть четвертым, чем третьим. Но лучше,
конечно, быть вторым или первым и сидеть сейчас в курилке или стоять,
прислонившись к мраморной стене, смакуя после завтрака сигарету, а не
чистить ложки и крышки, не чистить ослизлые крышки и ложки, не чистить их
песком и глиной, глиной и травой...
А яркое твердое солнце мутнеет, дрожит, плавится, клубится и напитывает
воздух желтым жаром. И день распахивается настежь, и все выстраиваются на
его пороге.
Сержант с красной повязкой уходит в глиняный домик. Он возвращается и
видит, что дверь в палатку-казарму отворена, и это означает, что кто-то
вышел из строя, а он ведь доложил в глиняном домике, что все в строю;
увидев, что это не так, хозяева глиняного домика могут выказать
неудовольствие или, хуже того, повернуться и скрыться в домике, и у сна
будет украдено еще несколько минут, - сержант устремляется к палатке,
бледнея от бешенства, врывается в казарму.
- Ну? Кто?!
- Что ты орешь? Уже вышли?
- Нет, но я уже доложил...
- Письмо куда-то подевалось. В кармане было. А нет. И в тумбочке... Ты
не видел?
- Нет. Мог бы потом посмотреть, Шуба.