"Анни Эрно. Стыд [love]" - читать интересную книгу автора

улыбку, игривый смешок или шутку - мне верилось, что все идет по-старому И
та сцена - всего лишь "дурной сон". Но уже час спустя я понимала, что
подмеченное мною мимолетное проявление нежности ничего не гарантирует в
будущем.
В те годы по радио часто передавали странную песенку о неожиданной
потасовке в салуне: внезапная тишь, чей-то шепот:
"можно услышать, как муха летит", а затем громкие крики и бессвязные
возгласы. Эта песенка каждый раз нагоняла на меня тоску. А как-то раз мой
дядюшка, читавший детективный роман, вдруг протянул его мне: "Что бы ты
сказала, если бы твоего отца обвинили в убийстве, а он был бы не виноват?"
Я похолодела. Мне всюду чудилась воображаемая мною драма.
Эта сцена никогда больше не повторялась. Отец умер пятнадцать лет
спустя, тоже воскресным июньским днем.
Теперь я думаю, что, возможно, родители все-таки обсуждали между
собой воскресный случай и поведение отца, но постарались найти ему
объяснение или оправдание и решили все забыть. Это могло произойти той же
ночью, в постели, где они помирились, занявшись любовью. Эта мысль, как и
все запоздалые мысли, пришла мне в голову слишком поздно. Сегодня она уже
ничего не меняет и не может излечить от кошмара, в который превратилось
для меня то воскресенье.
В августе, на юге Франции, какие-то англичане разбили на ночь палатку
у безлюдной дороги. Утром всех нашли убитыми: отца семейства сэра Джека
Драммонда, его жену - леди Анну и дочь Элизабет. На ближайшей ферме жили
итальянцы по фамилии Доминичи - их сын Густав уже отсидел за три убийства.
Эти Доминичи плохо говорили по-французски, даже Драммонды изъяснялись,
наверное, лучше, чем они. А я по-английски и по-итальянски разбирала
только надписи: "Do not lean outside" и "Е реncoloso sporgersi", которые
висели на вагонах рядом с табличкой "Не высовываться". Все удивлялись,
почему обеспеченные люди не сняли номер в отеле, а решили ночевать под
открытым небом. А я представляла себе, как у дороги находят мертвыми меня
и моих родителей.
От того года у меня сохранились две фотографии. На одной из них я
заснята в облачении причащающейся. Это "художественная" черно-белая
фотография - она вставлена в картонную, обклеенную ракушками корочку и
прикрыта папиросной бумагой. На обороте - роспись фотографа. С фотографии
смотрит девочка с чистым круглым лицом, выступающими скулами, вздернутым
носом и широкими ноздрями. Пол-лица занимают очки в толстой светлой
оправе. Глаза напряженно смотрят в объектив. Короткие кудряшки спереди и
сзади выбиваются из-под вязаной шапочки, нетуго завязанной под
подбородком. В уголках рта прячется легкая улыбка. Лицо маленькой
серьезной девочки, которая из-за перманента и очков выглядит старше своих
лет. Колени она преклонила на молитвенную скамеечку, а локти поставила на
обитую мягким подставку, сцепленные широкие руки с колечком на мизинце
подпирают щеку, надетые на них четки свисают на молитвенник и перчатки,
лежащие на подставке. Нечеткий, расплывчатый силуэт в муслиновом платьице,
слабо, как и шапочка, перехваченном пояском. Кажется, что под облачением
маленькой монашенки я совсем бестелесна глядя на эту девочку, трудно
вообразить и уж тем более почувствовать собственное тело, как я чувствую
его теперь. Странно думать, что это одно и то же тело.
Фотография датирована 5 июня 52-го года. Она была сделана не в день