"Виктор Ерофеев. Роскошь" - читать интересную книгу автора

качали в знак удовольствия головами. Официанты тоже пели. Все пели и пили
всё подряд. Праздник стоял по всей реке, и звук музыки был такой сильный,
что мне почему-то казалось, что мы давно отчалили, плывем по Дунаю и к утру
выплывем к Черному морю. Может, так оно и было. В разгар праздника откуда-то
явился директор, уже совсем пьяный, и тоже запел. В песнях пелось про душу,
про сердце, и мне чудилось, что я все понимаю, и очень захотелось поехать в
сербскую деревню. Трезвенник Зоран дирижировал двумя руками, приглашая
стариков-музыкантов то петь почти шепотом, то во все горло. Вдруг они запели
по-русски, глядя мне в глаза. Ну, я тоже немножко попел в полной
уверенности, что в таком славянском гаме меня не слышно. Пили, братались,
смеялись и пили. Директор предложил выпить со мной на брудершафт из одного
стакана. Я выпил. Зоран, абсолютно пьяный, пообещал наутро отвести меня в
деревню пить козье молоко.
На следующее утро директор в черных очках вновь официально познакомился
со мной, объяснив невозможность познакомиться со мной раньше важными делами,
которые ему пришлось решать в эти дни. Пришел Зоран и, отводя глаза в
сторону, сказал, что он с утра был в гостинице, чтобы поехать со мной пить
козье молоко и знакомить меня с сербской деревней, но не нашел меня. Я
понял, что вранье - славянская добродетель и что мне надо бежать.
Я сбежал в другое издательство, которое тоже издало меня. Оно считалось
самым элитным. Вот тут-то я встретился с моей пожилой переводчицей, у папы
которой как раз и возникли проблемы с Красной Армией. Она мне долго
рассказывала о том, как один писатель из России, которого она тоже перевела,
никак не мог понять, что именно она от него хочет. - Но вас я люблю больше,
чем его, - сказала она совершенно искренне. - Он - полукровка, а вы -
настоящий русский. Или я ошибаюсь?
Я честно признался, что я - русский на все 100%. В ее глазах засверкало
нечто такое и так сильно, что я подумал: лучше мне было бы сказаться евреем
или американцем. Но подоспел директор, нет, не тот, а новый, сам - писатель.
Соскучившись по интеллигенции, я с удовольствием пошел с ним ужинать, чтобы
наконец понять, как развивается в Югославии демократия и что они думают о
жестокости, Милошевиче и американской SMART WAR. Чтобы удовлетворить мои
интеллектуальные аппетиты, на ужин были приглашены достойные люди: историк и
философ, а также активная любительница 100%-ных русских писателей. Вместо
безумного ресторана на воде выл выбран супер-клуб в подвале, где отдыхают
только умные люди. Клуб оказался на редкость необшарпанным. И столы были
необшарпанными, и стены, на которых были нарисованы разные картины городской
жизни, тоже были совсем как новые. Мы сели и заказали сербскую закуску.
Ничто не предвещало беды. Появился скромный оркестр, обещавший тихое
времяпрепровождение. Я уже задал свой первый вопрос о жестокости.
- Это вы говорите о жестокости, вы, который знает человеческую природу
изнутри, вы, который написал рассказ "Попугайчик"! - воскликнула
переводчица.
"Ну, вот сейчас и поговорим," - подумал я.
Но тут случилось непредвиденное. Совершенно трезвый философ с нашего
стола вдруг запел. То есть он так громко и красиво запел под оркестр, что
сразу было видно: профессионал. Он спел один городской романс и взялся за
другой. За соседними столиками произошло оживление, кто-то стал подпевать,
кто-то хлопать философу. В городских романсах, которые пел философ, меньше
было про душу и сердце, чем в цыганщине накануне, но все равно все было про