"Виктор Ерофеев. Роскошь" - читать интересную книгу автора

раздельно, потом все более одновременно, сказал мне, что каждому в мире Бог
указал на его место. Бандит по заданию Бога - бандит. Таково его назначение.
Вот он - директор, причем красивый мужчина. Правда? И пригладил
всклокоченные волосы. Ну да, согласился я. А назначение кукурузы - быть
кукурузой. Мики пел сербские песни. Я сказал:
- А как же свободная воля?
- Какая у кукурузы свободная воля? - поднял меня на смех директор.
- Ну, может быть, есть разница между человеком и кукурузой? -
глубокомысленно заметил я.
Директор принялся возражать. Он не видел разницы между человеком и
кукурузой, и, глядя на президента союза сербских издателей, мне было трудно
спорить с ним. Мы, тем не менее, проспорили три часа, и три часа "душка"
метала на стол бутылки и еду, за что получала легкие пошлепывания по заду.
Ей было приятно: сам директор трогал ей зад. Она была красивая. Все
веселились. Мики вдруг перестал петь песни и подозрительно умолк. Директор
потащил его в туалет, и что они там делали целый час, я не знаю. Когда они
вернулись, директор сказал, что я могу пить столько, сколько в меня влезет.
Я попросился домой. Мы вышли на улицу. К моему удивлению директор сел за
руль. Он был такой пьяный, что долго присматривался к рулю, чтобы понять его
назначение. Я знаю немало издателей, но ни один из них ни в какой стране не
возил меня в таком виде. Мики запел песню, и мы поехали по ночному Белграду.
Я на всякий случай спросил, а что, если нас остановит полицейский.
- Он меня расстреляет, - убежденно сказал директор.
В Белграде улицы не такие широкие, как в Москве. Мы ехали и по правой
стороне, и по левой, и скорее всего напоминали тот аттракцион с машинками,
когда можно сталкиваться, смеяться и ехать дальше. Наконец, мы приехали на
круглую площадь рядом с моим "хотелем", и директор объявил, что он
приглашает меня и Мики, и еще одного парня быть гостем его и его жены.
Короче, ехать к нему домой и спорить о кукурузе. Я задумался над
предложением, в то время, как машина кружила без остановки по площади,
набирая обороты. Наконец, мы въехали на клумбу с гладиолусами, подавили
немного красных цветов, остановились, слегка побившись головами о ветровое
стекло, и я пошел в гостиницу спать.
На следующий день я познакомился с директором издательства на
ярмарочном стенде. Он был рад, что я приехал из Москвы и радушно
расспрашивал, как я провел вчерашний вечер. К моей радости Мики с красными,
как гладиолусы, глазами, принес пачку отпечатанных книг. Мой сопровождающий,
Зоран, сказавшийся трезвенником, обещал мне контролировать ситуацию. Дав
всем желающим газетчикам интервью, я был приглашен издательством ужинать в
ресторане на воде. Присутствовали: Мики с женой, трезвенник Зоран, два
окололитературных француза из Лиона (в таких строгих костюмах, в которые
могут одеваться только графоманы), норвежский спонсор ярмарки и я. Ресторан
был дорогой, кормили вкусно. Я боялся беседы с французами на литературные
темы, но пронесло: на кораблик явился фольклорный оркестр. Поскольку мы были
единственными гостями, они запели для нас. Сначала откуда-то из угла
раздавались их звуки, потом они приблизились к нам, с аккордеоном, скрипкой,
контрабасом и гитарой: пожилые музыканты, которые запели и заиграли так, как
будто им это запрещали делать в течение последних десяти лет. Они пели
замечательные сербские народные песни, и все сербы, сидящие за столом тоже
пели, и норвежский спонсор пел, и даже французы отбивали такт тарелками и