"Виктор Ерофеев. Роскошь" - читать интересную книгу автора

Пушкин встал и пошел к двери.
- Постой.
Пушкин остановился.
- Ведь ты пришел меня простить?
Пушкин молчал.
- Почему?
Пушкин безмолвствовал. Ему нечего было сказать. Когда Пушкин закрыл за
собой дверь, Дантес был мертв.
Аньес всхлипнула. Я бросился ее утешать. Она плакала все сильнее и
сильнее. Она рыдала. Весь ресторан смотрел на нее. Она билась в истерике.
Она стала раздирать себе лицо лиловыми ногтями. На дворе ночь. Кто эти люди?
Зачем я здесь, в этих дремучих эльзасских горах? Она вся преобразилась.
Сидит предо мной в бальном платье с лорнеткой. Ее православный крестик
оставлен в витрине городского музея. Екатерина Николаевна Гончарова,
"швабра", по отзывам современников, которая склоняет меня реабилитировать ее
мужа, барона Жоржа-Шарля де Геккерн Дантеса, которая покинула Петербург
после смерти Пушкина и выдворения француза, чтобы 1 апреля 1837 года в
пределах Европы воссоединиться со своим мужем навсегда.

Унитаз 007

- Когда фотограф кричит "снимаю!", он снимает не вас, а с вас,
раздевает до нитки. Любая фотография раздевает, но ты, Араки, самый
неугомонный раздевальщик из всех, кого я знаю, - сказал я, надвигаясь на
японского фотографа.
Ловкий любитель плотного телесного контакта, будь то с крабом на суси,
рыбьим глазом, цветком банана, мокрицей или ногой собеседника, Араки сидел
напротив меня на малом диванчике в белой майке, страстно оттягивая толстые
красные подтяжки, в которых нуждались его черные широкие штаны, готовые
сорваться с живота. В таком же одеянии деревянная куколка Араки висела рядом
на шнурке его камеры. Оба были в круглых черных очках. Если бы в Японии
существовало интеллектуальное сумо, то бойцовский толстячок Араки, благодаря
шестидесятилетней тренировке, был бы в этом занятии непобедим, состоя по
крайней мере наполовину из скандального каталога собственных цитат,
вырванных из интервью и телепередач, по которым был известен всей стране.
- Я снимаю женщин так, - взорвался словами Араки, плюясь и молотя
кулачками мне по плечам, - как все мужчины хотели бы их снимать: голыми,
связанными кинбаку, униженными, шальными и бесстыжими, с торчащем от страха
кустом волос на лобке, с небритыми потными подмышками, широко распахнутыми
ногами, - но мужчины этого боятся, а я - нет.
- Почему ты не боишься?
- А кого мне боятся? - слегка удивился Араки. - Жена у меня умерла.
Возникла пауза, потому что мы выпили виски.
- Знаешь, что главное в жизни? - Араки уставился на меня черными
очками. Мы сидели с ним в очень коварном баре. Есть такие очень коварные
бары в Токио.
- Знаю, - твердо ответил я. - Громко кричать и хлопать в ладоши.
- Откуда, Эротос, ты это знаешь? - сказал Араки, сладострастно коверкая
мою фамилию на манер названия его прогремевшего на весь мир фотоальбома.
- Ты - клоун, - сказал я Араки. - Когда умерла твоя жена? Ведь до