"Венедикт Ерофеев. Василий Розанов глазами эксцентрика" - читать интересную книгу автора

Нет, это не жизнь, это фекальные воды, водоворот из помоев, сокрушение
сердца. Мир погружен во тьму и отвергнут Богом".
Не поднимаясь с земли, я вынул свои пистолеты, два из подмышек, третий
- не помню, откуда, - из всех трех разом выстрелил во все виски - и
опрокинулся на клумбу с душой, пронзенной навылет.

2

"Разве это жизнь? - сказал я, подымаясь с земли. - Это дуновение
ветров, это клубящаяся мгла, это плевок за шиворот, вот что это такое. Ты
промазал, фигляр. Зараза немилая, ты промахнулся из всех трех пистолетов,
и ни в одном из них нет больше ни одного заряда".
Пена пошла у меня изо рта, а может, не только пена. "Спокойно, тебе
остается еще одно средство, кардинальское средство, любимейшее итальянское
блюдо - яды и химикалии. Остается фармацевт Павлик, он живет как раз на
Гагаринской, книжник, домосед Павлик, пучеглазая мямля. Не печалься, вечно
ты печалишься! Не помню, кто, не то Аверинцев, не то Аристотель сказал:
"Umnia animalia post coitum opressus est", то есть "каждая тварь после
соития бывает печальной", а я вот постоянно печален, и до соития, и после.
А лучший из комсомольцев, Николай Островский, сказал: "Одним глазом я
уже не вижу ничего, а другим - лишь очертания любимой женщины". А я не
вижу ни единым глазом, и любимая женщина унесла от меня свои очертания.
А Шопенгауэр сказал: "В этом мире явлений..."" (Тьфу, не могу больше
говорить, у меня спазмы.) Я дернулся два раза и зашагал дальше в сторону
Гагаринской. Все три пистолета я швырнул в ту сторону, где цвели
персидские цикламены, желтофиоли и черт знает, что еще.
Павлик непременно дома, он смешивает яды и химикалии, он готовит
средство от бленнореи, - так подумал я и постучал:
- Отвори мне, Павлик.
Он отворил, не дрогнув ни одной щекой и не подымая на меня бровей; у
него было столько бровей, что хоть часть из них он мог бы на меня поднять,
- он этого не сделал.
- Видишь ли, я занят, - сказал он, - я смешиваю яды и химикалии, чтобы
приготовить средство от бленнореи.
- О, я ненадолго. Дай мне что-нибудь, Павлик, какую-нибудь цикуту,
какого-нибудь стрихнину, дай, тебе же будет хуже, если я околею от разрыва
сердца здесь, у тебя на пуфике! - Я взгромоздился к нему на пуфик и
умолял: - Цианистый калий у тебя есть? Ацетон? Мышьяк? Глауберова соль?
Тащи все сюда, я все смешаю, все выпью, все твои эссенции, все твои калии
и мочевины, волоки все!
Он ответил:
- Не дам.
- Ну, прекрасно, прекрасно. В конце концов, Павлик, что мне твои
синильные кислоты, или как там еще? Что мне твои химикалии, мне, кто
смешал и выпил все отравы бытия? Что они мне, вкусившему яда Венеры? Я
остаюсь разрываться у тебя на пуфике. А ты покуда лечи бленнорею.
А профессор Боткин, между прочим, сказал: "Надо иметь хоть пару
гонококков, чтобы заработать себе бленнорею". А у меня, придурка, ни
одного гонококка.
А Миклухо-Маклай сказал: "Не сделай я что-нибудь до 30 лет, я ничего не