"Ксения Кривошеина. Недоумок" - читать интересную книгу автора

Вот уже три месяца, как Шура жил в квартире у бабки-профессорши, про
себя он называл ее "бубу". Когда-то большая барская квартира со временем
превратилась в коммунальную. По коридору она разделялась дверью, чтобы
оградить соседей от звуков рояля и пения. Ученики к бабке шли постоянно, кто
распевался, кто разучивал арии, в награду своему профессору они несли букеты
цветов, коробки конфет, с юга привозили корзины свежих фруктов. Бабка
осталась обладателем двух огромных комнат и маленькой "горницкой",
примыкавшей к общей кухне. В эту темную, без окон комнатенку и был прописан
Шурик. Дверь неплотно закрывалась на навесной крючок, так что все кухонные
прелести борщей и каш, ругань и секреты соседей Шура познал на собственной
шкуре.
"Профессор"(только так все величали бабку) внука своего жалела и уже
давно сделала через знакомства в горисполкоме ему прописку. Так он стал
обладателем десяти квадратных метров жилплощади. Комната напоминала длинный
пенал, вдоль стены стояла раскладушка, колченогая этажерка и два раскладных
стула. В стену Шура вбил много гвоздей, на них можно было вешать одежду.
После роскошной квартиры отца это жилище напоминало тюремную камеру.
Бабка - "божий одуванчик" - была из старорежимных, поговаривали, что
даже хороших кровей, но под воздействием известных обстоятельств она
старалась о прошлом забыть, воспоминания ее всегда начинались словами "после
революции", к началу этих исторических событий она побывала уже замужем и
якобы развелась. Что стало с ее мужем, никто не знал. Отец Шурика
выспрашивать мать боялся, о своих "благородных кровях" вспоминал только в
кругу семьи, редко и полушутя. В профессорше тлели доброта и порядочность,
она любила делать подарки, была кристально честна и аккуратно ходила на
партсобрания в Консерваторию. Наверняка в детстве ее воспитывали в вере,
может быть, она когда-то знала молитвы, но в новой стране, которая отбросила
пережитки прошлого, слово "Бог" у нее подменилось на слово "совесть". Бабка
была обладателем всевозможных народных, заслуженных и лауреатских званий, а
еще она была окружена почетом и лизоблюдством на всех уровнях. От ее
чопорной сухости и принципиальной честности многим становилось не по себе.
Последние тридцать лет (после исчезновения ее мужа) одиночество
профессора разделяла одна из учениц. При каких обстоятельствах произошло это
странное слияние двух женщин, никто не помнил. Клавдия Петровна была
могучего телосложения старая дева. Ходили разговоры, что она из купчих и что
в свое время доносила на свою семью. Отец Шурика ее ненавидел и ревновал к
матери. А однажды в раздражении сказал: "Я уверен, что эта К. П. пишет
отчеты в Большой дом не только на мать, но и на меня".
Профессор, ее ученики и Клавдия Петровна жили только одним -
творчеством и служением искусству, говорили, что "самая большая награда для
артиста - это умереть на сцене". Бабка своих учеников называла "духовными
детьми" и часто повторяла, что "живет она ради них", отец свою мать к этим
"детям" тоже ревновал, много раз предлагал ей переехать к ним в "дворянское
гнездо", но она и слушать ничего не хотела.
Экзамены Шура кое-как пересдал, но страшная тень стройбата продолжала
маячить на горизонте. Денег ему катастрофически не хватало, отец больше не
давал, а те, что подкидывала бабка, таяли со скоростью мороженого на солнце.
Шуре приходилось подхалтуривать, кое-кто из его сокурсников подбрасывал ему
концерты в клубах, он пел разные песенки под гитару, если нагоняли