"Ксения Кривошеина. Недоумок" - читать интересную книгу автора

- Ты поедешь со мной в Ленинград? У тебя там есть сестренка, она младше
тебя на два года, ее Катюша зовут.
Он не знал, как себя вести рядом с этим человеком. От навалившегося на
него счастья все мысли в его голове перепутались. Шурик ел уже пятый кусок
жирного торта, он не понимал, о чем говорит этот красавец, смысл разговора
долетал до него, будто с небес, он слушал голос мужчины, как музыку. Слово
"папа" он выговорить не мог, и не потому, что не верил ему, а потому, что
суеверно боялся: вдруг он опять растворится и исчезнет.
Сборы были быстрыми, через два дня они сели в ночную "Красную стрелу",
и она их домчала до города-героя Ленинграда. Потом пятнадцать минут на
такси, и они уже в семье отца.
Дом в центре города, квартира огромная, будто музей, вся заполнена
предметами, не такими, как у них в Москве, а другими. Мебель старинная,
незачехленная, похожа на рухлядь (дед бы на дрова перепилил), зеркал много,
книг повсюду набросано, в шкафах их больше, чем в школьной библиотеке, и
рояль.
Жена отца, тетя Мила, ласковая, заботливая, сразу обняла и в комнату
повела. Он у себя дома. Дочка у них, девчонка красивая (вся в отца),
говорливая и шумная, на следующий день Шурика со всеми своими друзьями
перезнакомила. Теперь они и его друзья.
Отец и вправду оказался человеком необычным. Он был артист, играл в
театре и в кино снимался. Шурик, когда его за столом у бабушки первый раз
увидел, сразу подумал: "Где-то я его видел", а сейчас он все вспомнил, и
фамилия у них одна. В кино он командира одного здорово изображал, грима на
нем почти не было. Шурик этот фильм несколько раз по телевизору у Ланочки
видел. В свой театр, который за "Катькиным сквериком", отец его сразу повел,
за руку крепко держал и со всеми знакомил. К нему большой почет и уважение,
он заслуженный и народный, играет разные главные роли.
Часто после спектакля, уже за полночь, когда отец и тетя Мила
возвращались из театра, у них собирались друзья. Не было для них выходных и
праздников. Всегда они работали, творчески горели, создавали образы и с
друзьями обсуждали. "Творчество" было самым главным словом, вокруг него
крутились все разговоры, о деньгах не говорили никогда, это считалось
позорным. Да и зачем? Зарплата у отца и его друзей была большая, Катя
говорила, что "как у академика". Иногда на отца нападала тоска и
самокритика, тогда он был не доволен собой, пытался оправдываться, больше
курил.
- Хватит мне входить в образы современных героев, чувствую, что нужно
отказываться, переходить на классику. Вот сыграл я в 48-м Дон Жуана в кино,
а Мила была донной Анной. Ах как хорошо получилось! Так Сталин этот фильм
запретил, сказали в Комитете, что несвоевременно и неактуально, положили на
полку. Пора, пора думать иначе, пришло другое время, а я должен учиться у
него, доверять молодому поколению.
Шурик за столом часто к этим разговорам прислушивался и с трудом мог
понять, о чем они спорят. Однажды он Катюхе и тете Миле признался: "Не могу
разобрать, как-то вы все чудно говорите, будто не на русском языке. В Москве
я все понимал, а теперь нет".
Катюша только рассмеялась, а тетя Мила ласково его пожалела и сказала,
что со временем он привыкнет к художникам и актерам и все поймет. Шурик
вспоминал, как дед презрительно восклицал: "Бохэма!"; что он имел в виду и к