"Александр Иванович Эртель. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги " - читать интересную книгу автора

самобытный. Попутно заметим: страницы романа, посвященные конезаводскому
делу спортивным состязаниям рысаков, читаются как увлекательное и
динамичное повествование. (В. Г. Короленко рассказывал: когда в "Русской
мысли" прервалось печатание главы о скачках, в редакцию посыпались
нетерпеливые телеграммы спортсменов.) Образ Капитона Аверьяныча
неоднозначен: это причудливый сплав рабской психологии, впитанной с
крепостной кровью, и гордыни, порожденной властью над "дворовыми людьми" и
своим профессиональным достоинством. Попытки Ефрема найти точки
соприкосновения с отцом разбиваются о глухую стену отчуждения. Капитону
Аверьянычу непонятны духовные устремления сына, направленные на ломку тех
самых крепостей, которые он всю жизнь сторожил. Драма "отцов" и "детей"
приобретает остросоциальное значение, несколько приглушенное бытовыми
реалиями.
Образ Ефрема был задуман Эртелем широко, ему хотелось представить в нем
революционного деятеля, но в целом замысел не удался, ресмотря на ряд
мастерски выполненных сцен и эпизодов (письмо другу-народнику, конфликт с
отцом и др.). Чемодан с нелегальной литературой так и остался нераскрытым.
По рискованной революционной дороге за Ефремом пошла Элиз Гарденина, бывший
"цветок крепостнической теплицы", огьивший благодаря любви и смелым
чистымпомыслам ее избранника. Увлечь же новыми идеями крестьян Ефрему не
удается, его встречает в деревне "самая погибельная первобытность",
"отсутствие одинаковой почвы", то есть внутреннего родства с народом. Не
находит он собрата по духу и в Николае Рахманном.
Эртель принимал народнические идеи лишь как здоровое моральное веяние,
а не идущие от жизни планы. "Как доктрина, как партия, как учение, - писал
он 23 февраля 1891 года А. С. Пругавину, - "народничество" решительно не
выдерживает критики, но всмысле настроения оно и хорошая, и влиятельная
сила". Восхищаясь благородными жертвенными порывами "семидесятников",
писатель дает понять в романе, что неудачи их сближения с народом - в
незначии его психологии и материального быта. Глухо говорится, что позже
Ефрем был замешан в громком политическом процессе, а его жена и соратница
также подверглась репрессиям. Эртель сам чувствовал идейно-художественную
бледность этих симпатичных ему героев и объяснял ее так: "...мне пришлось
лавировать: печальная тень цензуры густо легла на многое, многое сделала
неудобовразумительным для читателя, помешала мне развить фигуры Элизы
Гардениной, Ефрема и сектанта Арефия". Писатель рассказывал, с каким
трудом проходили "Гарденины" цензурное чистилище в "Русской мысли".
В отдельном издании купюры удалось восстановить, но это не спасло
положения.
Но не только надсмотрщики казенного благонравия мешали Эртелю сказать
свое слово, - его сковывала и неуверенность в правильности позиции
центральных героев. "Идеал мой не в Николае, - писал он. - Не ищите в
"Гардениных" идеалов. Этого там нет.
Я просто старался описать наглядную действительность с ее идейными
течениями, с тем, хотя и смутным, но несомненно существующим стремлением к
правде, которое оживотворит нашу деревенскую нищету, забитость,
невежество..." Зыбкость взглядов автора повлияла на развитие сюжетных
мотивов и развязку романа. Не сблизившись с социалистом Ефремом, Николай
Рахманный увлекается идеями просветителя-постепеновца Ильи Финогеныча
Еферова, купца демократической закваски, который скептически относится к