"Сергей Есенин. Я, Еcенин Сeргей... (Сборник)" - читать интересную книгу автора

Завет новой мужицкой веры, и языческие игрища в честь телицы-Руси,
"отелившейся" "в наш русский кров" новым солнцем, и своеобразная
"философическая" эпопея, где с поразительной изобретательностью разыграны и
одеты в плоть образов фольклорные представления о "назначении человека".
Главная мысль цикла сформулирована уже в "Певущем зове":

Не губить пришли мы в мире, а любить и верить!

Лев Троцкий в знаменитом сборнике "Памяти Есенина" (1926) утверждал:
Есенин погиб потому, что был "несроден революции". Маленькие поэмы 1917-1919
гг. опровергают это утверждение. Ни одно из созданных в те годы поэтических
произведений, включая "Двенадцать" Блока, не может соперничать с ними, во
всяком случае, по части органического сродства с мужицкой стихией,
разбуженной эпохой революций. Недаром сам Есенин считал год 1919-й, год их
завершения, лучшей порой своей жизни.
И вдруг, словно по причине гигантского тектонического толчка,
удивительное построение рухнуло, и Есенин уже не пророчествует, как в
"Инонии" ("Так говорит по Библии/Пророк Есенин Сергей"), а ерничает и
хулиганит на обломках им же возведенного храма - памятника буйственной Руси:

О, кого же, кого же петь
В этом бешеном зареве трупов?
Посмотрите, у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа.

Вот он! Вылез, глядит луной,
Не увидит ли помясистей кости.
Видно, в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье.

Итак: первые годы революции - лучшая пора жизни, и сама революция -
"чудесная гостья", а в конце 1920-го Есенин, подводя итоги тяжелейшего
кризиса, пишет своему идейному наставнику, критику эсеровской ориентации Р.
В. Иванову-Разумнику: "...Я потерял... все то, что радовало меня раньше от
моего здоровья".
Что же случилось с ним в эти месяцы?
Во-первых, вместе с правительственным учреждением, где секретарствовала
Зинаида Николаевна, Есенин переехал в Москву и с удивлением обнаружил, что
здесь его никто практически не знает; Москве нужно было доказывать, что он
"знаменитый русский поэт", а не подголосок Клюева. Сделать это в одиночку,
без поддержки единомышленников Есенин, избалованный опекой питерских
литераторов, разумеется, не мог, и тут судьба, как лукавая сводня,
подстроила случайную встречу с Анатолием Мариенгофом. Мариенгоф, недавно
прибывший из Пензы, поразил Есенина: этот долговязый франт помнил наизусть
чуть ли не все его стихи! Больше того, сам изобретал образы, почти похожие
на есенинские, правда, называл их иначе, на французский лад: имажи. Чтобы не
пропасть поодиночке, решили объединиться с еще одним коллекционером
поэтических метафор - Вадимом Шершеневичем.
Вадим Габриэлович Шершеневич, посредственный поэт, но опытный и ловкий
литератор, немедленно перевел полумальчишескую игру в имажи на солидные