"Сергей Есин. Имитатор " - читать интересную книгу автора

Совета Народных Комиссаров имею право на пользование дополнительной
площадью, и за излишки платить перестал.
Все текло к лучшему в этом лучшем из миров. И все плохое забывалось.
Сейчас профессор Семираев просто занимает два верхних, на собственные
средства переоборудованных этажа в старом, переполненном жильцами особняке.
Профессора не волнует неухоженный, с вонючими мусорными баками двор, куда
приходит по утрам его служебная "Волга", грязь на лестницах, пахнущих
дореволюционными старухами и кошками, слесаря, на троих распивающие в
подъезде, в который когда-то, придерживая стальную шпагу, вбегал
третьестепенный поэт XVIII века. Профессор так любит эту часть города,
нетронутость ее старинной культуры, что ни за что не переедет ни в одну
современную художественную мастерскую. (Хотел бы он, правда, знать, где это
сейчас строят для живописцев такие мастерские.) Да Семираев и сам -
культура, и вряд ли справедливо лишать ее столицу.
Пусть в его квартире и беспорядок, даже не совсем живописный.
Беспорядок, но не безответственность! Слишком много слесарей клубится в
подъезде? Но профессор не такой уж неприспособленный к жизни дурачок,
поэтому, естественно, его квартира подключена к электронной охране, к
пульту. И если кто-нибудь прислонится только к скромной входной двери в
квартиру, обитой стареньким ветшающим дерматином, либо тронет стекло в
высоких, как башни, фонарях мастерской, на пульте в ближайшем отделении
милиции сразу раздастся тревожный сигнал, и уже через пять минут желтая
милицейская "канареечка" подлетит к дому, и лихой наряд начнет шуровать на
лестничной клетке и крыше. Дороговаты эти услуги, но мы за ценой, как
говорится, не постоим!
А что квартира без настоящей, разворотливой хозяйки? Улей без пчел. И
соты есть, и цветов вокруг благоухание, а не жужжит ничего окрест, значит, и
меда нет.
Улей был, злость была, молодые зубы, страсть выгрызть себе место в
жизни, терпение были, непогрешимая - от природы - верная рука была, да
дружба молодого тогда Ивана Матвеевича. Тогда иногда я называл его еще
Иваном, а когда изредка выпивали в мастерской, обращался и на "ты", но уже
тогда Иван Матвеевич вращался в высоких сферах. Я рано распознал в нем птицу
высокого полета. Хотя не по центральным вращался он, как сейчас, орбитам, а
вроде спутника, в сторонке, но дружба его и тогда была почетна и полезна:
человек при должности, со связями, услугами богат. А что с меня за ту дружбу
было взять? Нечего! Разве только ключ от мастерской, когда с какой-нибудь
сотрудницей надумает провести время в приватной обстановке. На этот случай в
холодильнике всегда мерзла бутылка шампанского, лимон хранился, ветчина да
бутылка коньяка для "шлифовки" - свободных денег у него никогда не водилось
ни раньше, ни теперь. И конечно, о всех юношеских шалостях Ивана Матвеевича
я молчал. Мертво. Как граф Монте-Кристо. Иван умел быть благодарным. Дружба
его была верна и выгодна.
Он-то мне и сказал, вернее, напомнил, о чем и сам я догадывался: "Юрий
Алексеич, тебе надо жениться. И чтобы старые слухи закрыть, и потому что без
женитьбы тебе ходу не будет". Иван Матвеевич и познакомил меня с Сусанной.
Вернее, вслух помечтал.
Нам тогда было лет по тридцать шесть - тридцать семь, возраст самый
переходный, радикулитный, соли за то время, что мы в юности поели и попили,
на суставах понаросло - поясницу утром не разогнешь, вот Иван Матвеевич и