"Сергей Есин. Марбург " - читать интересную книгу автора

подолгу, по много часов. Они не боятся проснуться, не боятся вступить в
опасную зону бодрствования. Им жизнь еще кажется бесконечной, а сами себе
они видятся бессмертными. У меня не то. Размышляя о собственном сне, я думаю
о том, что просыпаюсь рано потому, что бо-юсь, что сон засосет и я не
проснусь. Почему молодой, страстный организм требует сна и длительного
отдыха, а к старости, к моим пяти-десяти пяти, промежутки бодрствования всё
длиннее? Организм живет и действует, постепенно сжигая себя, мы перестаем
жить на проценты, а постепенно проживаем капитал.
Я зажигаю лампу над головой. Шторы в комнате задернуты, и невозможно
определить - светло ли за окном. Не глядя на часы, которые я не снимаю на
ночь, как бы боясь расстаться со временем, я знаю: половина седьмого. Еще
несколько минут можно полежать в кровати. Я сплю обычно на огромном
раскладывающемся диване в комнате, которая раньше как-то условно называлась
гостиной. Теперь она просто средняя ком-ната - по одну сторону от нее мой
бывший кабинет, в котором никого нет, а по другую - кухня. Через стенку
ночью я иногда слышу, если Саломея встает ночью, как она наливает воду в
чайник и как хлопает дверца холодильника. Напротив кухни, через коридор,
идущий через всю квартиру от входной двери до ванной комнаты, находится
комната Саломеи. Все двери, кроме входной, в квартире всю ночь бывают
открыты - и во сне я стараюсь контролировать каждый звук. Иногда в комнате
Саломеи раздаются крики - это значит в ее сознании возникают какие-то
видения, глюки. То ей приснится, что в комнате находится посторонний
человек, который выдвигает ящики в её столе, то кто-то подлетает к окну и
скребется. Полуголый, еще с закрытыми глазами, я срываюсь со своей постели и
бегу успокаивать. Саломее сей-час лет больше, чем было, когда умирала моя
мать. Я глажу по воло-сам и целую в плечо очень старую женщину. Почему наша
старость так разошлась, и я еще сравнительно бодр, а Саломее постоянно нужна
чья-то помощь?
Я зажигаю свет над головой и левой рукой нащупываю книгу, которая на
постели и лежит слева от меня. Потом я нащупываю и надеваю очки. Я ношу двое
очков: для улицы и машины, которые теперь, когда зрение так быстро меняется,
мне почти не нужны, и для чтения, в которых мне с каждым днем читать
становится все труднее и труднее. В квартире тихо. Я еще не знаю, как
Саломея спала, но под утро она всегда засыпает.
С другого дивана, у другой стены, разбуженная лампой, смотрит,
приподняв голову и приоткрыв глаза, на меня собака. Она знает, что еще
несколько минут буду читать и, успокоенная тем, что ничего не переменилось,
снова опускает голову. Минут через двадцать я пойду с нею на утреннюю
прогулку. Я напоминаю себе старую и дряхлую машину, над которой, прежде чем
она выедет из гаража, механики и шофер должны провозиться два часа. Для
того, чтобы мне окончательно собраться, сделать все дальнейшие дела и
привести себя в порядок, нужно два часа. В девять я выхожу из квартиры, а в
десять у меня начинается лекция.
Утром я прочитываю несколько страниц книги, которую читал вчера с
вечера. У меня выработан целый ряд приемов для засыпания. Я включаю
телевизор, перевожу звук на малый уровень и довольно быстро от дневной
усталости отключаюсь. Но такое отключение чревато скорым просыпанием.
Телевизор либо еще работает, и на его экране всё те же тусклые лица
политиков, или бессмысленные лица эстрадных певцов, либо через весь экран
идут дрожащие полосы - это уже хороший признак, значит часа два или даже