"Николае Есиненку. Алло, Тео! " - читать интересную книгу автора

кончиками пальцев ухватил за краешек простыню и застелил постель. Честно
говоря, он даже забеспокоился, не был ли то нервный... как его... криз, и
при этой мысли ему стало холодно, и он съежился под гнетом нахлынувшего
ужаса, но потом оглянулся на окружавшие его предметы, на потолок и буфет, на
полки с книгами и забитый до отказа книжный шкаф и - успокоился. Все было
знакомым, привычным, вещи стояли каждая на своем месте, и решительно
неоткуда было взяться никаким ожившим мыслям, а это значило, что на него
просто накатило, так, дремотная одурь, пресыщение сном и ничего больше, и он
успокоился окончательно. Он уже совсем не волновался и опять осмотрел
комнату другими, холодными глазами, давно привычными к однообразному
расположению предметов, двери, окон. Все было так, как должно было быть, и
никакого намека на что-то там такое, так что и впрямь волноваться не стоило,
тем более что в комнате и за ее стенами, так далеко, как он только мог
почувствовать, стояла глубокая тишина, и он вдруг сказал себе, что, кроме
сна, не было ничего. Ему приснилось - вот что он себе сказал. Приснилось! Не
могло быть такого, чтобы он ни с того ни с сего стал посреди ночи трясти
постель на балконе. Он поглядел на кровать и удостоверился, что все на
месте, как было, и матрац, и простыня, и одеяло, и подушка. Все на месте,
все так, как он постелил, перед тем как лечь. Соседи? А кто это такие? И
кричать на него никто не думал - вокруг тишина. Он нарочно прислушался -
точно, тишина, как на краю земли, и, уже вполне убежденный, он повторил
себе, что все было сном - сном! И попробовал уснуть. До утра еще было
далеко. Если что-то и произошло, - но ничего, конечно, не происходило, - то
это было до первых петухов, так что неплохо было бы уснуть. Ай, как далеко
еще до рассвета! Он взглянул на часы, на неподвижные стрелки, которые, надо
все же признать, с грехом пополам двигались и честно показывали, что прошло
еще десять минут. Да, совсем не мешало бы уснуть. Пока начнет светать и он
заварит чай, оденется, умоется, приведет себя в порядок, пока наконец
подойдет долгожданное время и он сможет пойти на почту, - до тех пор еще
много, очень много часов. Отделение открывается в девять, а до девяти... Он
повернулся лицом к стене, подоткнул под себя одеяло и изо всех сил зажмурил
глаза. Надо уснуть. Он приказал себе уснуть, приказал себе раз, приказал
два, приказал еще раз десять, и вдруг ему показалось, что бог знает когда,
но он уже сегодня считал таким манером до десяти. Что со мной делается,
спросил он себя. Считать-то я точно считаю, но как давно, с каких пор?
Может, пора вставать? Тут он перевернулся на другой бок, спиной к стене, и
электрический свет ослепил его, и он совершенно уверился, что день в
разгаре, и поспешно протер глаза, и заметил, что протирает не глаза, а очки,
но уже некогда было удивляться, что он ухитрился уснуть с очками на носу, и
бросил взгляд на часы... С ума сойти, как же я не сообразил? Светло-то было
от электрической лампы, которую он оставил включенной, а что касается сна,
то он даже и задремать не успел. Прошло всего четыре минуты. Только четыре.
Подумать только - четыре, а у него было чувство, что пролетела уйма
времени... Нет, сон никак не давался в руки, и мысли, настырные мысли, опять
обрушились на него. Вдобавок ветер за окнами усилился, и ему казалось, что
он слышит, как шашель точит дерево, и в ушах отдавались какие-то отдаленные
шаги, кто его знает чьи, запоздалого гуляки или такого же бессонного
старика... ах!
Он уже не спит, и надо бы подняться. Сон - это совсем другое. Когда
спишь... Который час, спросил он себя. Ну, понятно, до девяти, когда