"Ганс Гейнц Эверс. Распятый Тангейзер" - читать интересную книгу автора

присела внизу и прижала свои бледные детские щеки к его лаковым туфлям.
Эрмина же сидела, плотно прижавшись сбоку, красные вишни все еще были
вплетены в ее русые волосы. Из испанской лютни извлекла она печальные,
влачащиеся аккорды "La paloma" {Голубка (исп.).}. А Лизель положила Пьеро
свою ладонь на сердце - тонкую, ангельски узкую ладонь.
И Клара была тут, чернокудрая голова украшена крассом, ее взоры пылали,
как будто он хотела его сжечь. Очень медленно она рисовала губами свою
лучшую песню:

Однажды мимолетом приласкав,
Ты оттолкнул меня, лишь полюбила.
Я умерла, но, мертвою не став,
Я стала твоей болью и могилой.
Как тяжела любви стальная сеть,
Что я себе сковала ненароком!
Нам суждено в объятьях умереть,
Мой поцелуй твоим да будет роком!
Бьет сердце громко, но глаза сухи.
Прошла любовь, ты поднимаешь кубок,
Ты пьешь - и виноградная лоза
Печатью смертной связывает губы.

Но Пьеро улыбался.
Мери Вайн подошла к нему, та, что он называл Геллой. Легкий всполох
прошел по ее рыжим волосам, и губы ее болезненно искривились. Казалось, она
не видит никого вокруг, кроме белого Пьеро.
- Как легко ты отказываешься! - сказала она.
И еще многие были здесь, да, многие. Лора, и Стения, и черная Долли. И
милая миниатюрная Анна, и неаполитанка, и золотокудрая Кейт. И... - многие
другие.
Но эта стояла в стороне от других, совершенно одна, не трогаясь с
места. Солнце бросало свой свет на ее мертвенно-бледное лицо. Она выглядела,
как жрица, в ее черные волосы были вплетены магнолии, и магнолии были в
обеих ее руках. Это была она, та, на груди которой только что покоилась его
голова. Теперь же она стояла в стороне, а его голова лежала на твердом
камне.
- Мы - твой день и твоя жизнь! - льстили ему другие.
- Я - твоя смерть и твой сон! - говорила она.
- Я обовьюсь миртом вокруг твоих ног, - говорила Констанца, а Клара
бросала на него порхающие лепестки мака. И ото всех от них распространялся
вокруг странный аромат, аромат, воспламеняющий желание, аромат белых женских
тел.
Миниатюрная белокурая Анна целовала его глаза, а Долли ласкала
напудренные щеки. А Лизель пыталась своими тонкими пальчиками разгладить
горькую морщину около его рта. Легким танцующим шагом, покачивая
бедрами, подошла Стения, а испанка все пела и пела свою странную песню о
белой голубке.
Наконец и та, другая, бледная жрица с магнолиями в волосах, подошла к
нему.
- Я - твой сон и твоя смерть! - сказала она.